– На какой вопрос?

– Как сделать так, чтобы ты была счастлива.

– Но я счастлива. На девяносто восемь процентов. Родители живы и почти здоровы. Мама пьет лекарства, и обострения уменьшились. Папа пишет, что она ни разу не убегала с геранью. Возится с ней, пересаживает, но не ездит на кладбище. И бабушка молодцом. Справляется с огородом и закрутками. Я учусь на бюджете. Зарплаты хватает на жилье, а стажировка – это как раз то, чем я хочу заниматься. Есть друзья: Алина из кафе, Камиль из морга, Женя из лаборатории, конечно, Воеводин. И есть ты.

– На последней строчке списка?

– Вишенка на торте. И не шути пошло про вишенку, даже в мыслях!

Максим повернулся ко мне, нежно касаясь. Он словно обнимал мое лицо своим. И нет, это не новые глюки. Было приятно, щекотно, возбуждающе. Он прикасался к моей коже своим особенным поцелуем-бабочкой (раньше я называла так только ножи, а не поцелуи) еле ощутимо. Я могла услышать этот поцелуй, ощутить аромат, узнать его в ядре, что взорвалось во время моей термической реакции.

Он прошептал:

– Больше всего на свете я боюсь тебя потерять.

– Ты никогда меня не потеряешь, – произнесла я, словно пришпиливая мертвую бабочку.

В недрах разума я видела Аллу, танцующую нагой. И только кровь, сочившаяся из дырки в ее сердце, становилась окантовкой алого платья.

Я снова слышала ее слова, сказанные в оранжерее, когда она держала меня на мушке, а я кидалась в нее всеми подряд баночками с порошками и пудрами, как на празднике красок Холи.

Она крикнула: «Еще раз швырнешь, и я забуду, что люблю тебя больше всех в этой семье. Рухнешь, – кивнула она через перила, – и никакая пудра не спасет. Только посмертный макияж патологоанатома. Скоро ты с ним встретишься, гарантирую, Кирочка. Встретишься. И начнешь бояться смотреться в зеркала».

С зеркалами ясно.

А как насчет патологоанатома? Она имела в виду встречу с Камилем или его работу… над вскрытием моего тела?

Я проспала двенадцать часов, и в полдень Макс привез меня домой, проводил до двери, выгрузил из багажника десяток пакетов с продуктами, набив мой холодильник, как плюшевую игрушку ватой.

Приняв правила игры, он купил всего по три: три вида йогурта, три вида сыра, колбасы, хлеба. Белые, коричневые и перепелиные яйца. Молоко, кефир и ряженку. Индейку, курицу и утку.

Когда он уехал, я написала Воеводину, что сегодня буду работать из дома. Он пожелал мне крепкого здоровья, напомнил выпить чаю с медом и отдохнуть от недавних нервных потрясений.

Мое «недавно» началось девять лет назад – и никак трясти не перестанет. Так можно и тридцать два года в тряске прожить – столько длилось самое долгое землетрясение у берегов Суматры.

В своем ноутбуке я завела отдельную папку, назвав ее «Склеп Ракиуры». Сюда я собирала информацию, которую удалось найти про Камиля Агзамовича Смирнова. Копия его дела с вымаранными страницами, из которых мне разрешалось знать только несколько фраз: «Ракиура»; «акупунктурными техниками, в то время как»; «не подлежит доказательному методу».

Вспомнив, как Камиль надавил на три рандомные точки моего тела после неудачных попыток Михайлова взять кровь, и как боль тут же прошла, и не возникло никакого намека на синяк, я принялась читать все подряд статьи про акупунктуру.

Если сократить изыскания до короткой карточки криминалиста, выглядело это так: мастера акупунктуры верят, что по телу человека проходят особые меридианы, в точках пересечения которых сосредоточена энергия Ци. Науку относят к бездоказательной и считают, что она основана на эффекте плацебо.

Но не Воеводин со своими знаниями про акилари – науку причинения боли врагу ударами пальцев и даже воскрешения. Если верить в легенды, от которых не осталось никаких воспоминаний ни в каких книгах.

– Плацебо, – усмехнулась я, сгибая и разгибая измученный Михайловым локоть, который после манипуляций Камиля выглядел совершенно здоровым и ровным. – Всем бы такое плацебо от боли.

В научных статьях об акупунктуре скупым языком (Камилю бы понравилось) описывались так называемые «ворота боли». Методики иглоукалывания «запирают» боль, что сигнализирует о пострадавшем органе. Купируют ее.

– Но не излечивают, – выдохнула я.

Пять часов я вертелась в подвесном вязаном кресле у себя на балконе.

Первые три часа занималась каталогизированием фотографий, что мы наснимали с Камилем около мест жительства и мест трагедий по делу, названному мной «Мертвые и Живые».

Работа со снимками превратилась в механическую. Перед глазами пробегали входные зоны супермаркетов, спортзалов, кафе, библиотек, школы, садики, почта, поликлиники и торговые центры.

Жертвы могли подцепить «смерть» где угодно.

– Не слишком ли много Камиля? Возле жертв и возле меня?

Он сказал, что был на месте трагедии, когда Власов наелся битого стекла. Я набрала в поисковике название желтой газетенки, разместившей на двух разворотах фотографии с катеров «Инфинити» и «Саммерсет». Утром ее читал Камиль.

В электронной версии фотографий оказалось под сотню. И даже Феликс был не заштрихован во весь свой рост. На десятках фотографий Диана с Самантой дышали на камеру с приоткрытыми губами, томно опустив длинные ресницы.

Авторская подпись владельца фотографий гласила: «photo credit АК».

«“Ака”… Автомат Калашникова», – подумала бы я, если бы не знала единственного человека, подсевшего на дело Аллы и обладающего достаточными финансами, чтобы закупить необходимое оборудование или нанять людей для слежки.

Я помнила, что письмо, в котором он расшифровал кусок уравнения Аллы про растение борец, тоже было подписано «АК».

Пытаясь не концентрироваться на ярко оформленных, словно рекламные плакаты, статьях из блога Антона, я набрала ему по видеосвязи с ноутбука. Через пару секунд на экране появилось его улыбчивое круглое лицо в широких очках. Он отрастил волосы, выкрасил их в пепельно-белый и выделил кончики красным… так же выглядели волосы Аллы.

Сдерживая приступ тошноты, я махнула ему в экран:

– Привет. Новый имидж?

– Полезно для блога! И потом подражание – высшая форма лести!

Изображение дергалось. Он явно куда-то шагал по улице.

– Не боишься без шифровки IP-адреса выходить? Теперь узнаю, где ты живешь.

– Ты и так знаешь, Антон. Я видела скрин геометки у тебя на сайте. И, кстати, сотри его.

В голову лезло воспоминание о белом минивэне с номером «ККК 222» под моим балконом.

– У нас в стране свобода слова, Кира!

– Если это не противоречит интересам следствия. Сотри мой адрес, Антон. Психов и так хватает.

– Факт! Факт! – не уловил он моей иронии. – Что у тебя стряслось? Полгода меня банила, а теперь звонишь! Хочешь арестовать? Я соглашусь и сдамся, если наручники застегнешь лично ты!

– А ты в