Шрифт:
Закладка:
– Принято, шеф.
– Останься, Женя. Если ты уйдешь, полицию вызову я.
– И по какому обвинению? – поинтересовался Максим.
– Был бы человек, а обвинения найдутся.
– Научилась главному у себя на практике? Превышению должностных полномочий?
– Что ты здесь прячешь, Макс?
Он вздрогнул и покосился на Женю:
– Я… ищу, а не прячу.
– Не ври! Ты не хочешь пускать меня не потому, что тебе помощь не нужна, а потому, что не хочешь, чтобы я узнала, чем ты тут занимаешься!
– Так и есть.
Мы с Женей переглянулись.
– Ищу я или прячу – это мое дело. Это моя земля. Мой дом. И мои правила.
– Повезло нам с Женей, что мы – «не твои».
Не слишком ли похоже на схему: переспать с парнем и сразу же его потерять? Костю на следующее утро, Макса через сорок восемь часов. Еще сто парней – и я продержусь до трех среднестатистических месяцев, достаточных для неудачного романа.
Со злости я дернула все крапивьи блузки и юбки, швыряя их на пол, и сразу поняла, что уже видела эту вышивку. Точь-в точь такие же символы были в дневниках Аллы.
– Те же самые, что в дневниках, – обрадовался Женя, – и они все время были тут! Под самым нашим носом!
– Принеси оборудование для фотосъемки, – попросил Максим Женю. – Надо зафиксировать.
Женя пересекся со мной взглядом, и я кивнула, а Максим добавил:
– Если Кира решит меня домогаться, я вызову полицию сам.
Когда Женя ушел, Максим поднялся с пола и сделал пару шагов в мою сторону:
– Я знаю, что ты… не моя. Я не то имел в виду.
– А что тогда? Скажи, что? Я была честной. Рассказала тебе про сестер в зеркалах и голос Аллы в голове. А ты что скрываешь?
Он боролся: морщился, мотал головой, лохматил себе волосы, вздыхал и стонал, отбрасывая затянутой паутиной стул или опрокидывая подсвечники с трюмо. Сообразив, он быстро накинул одну из юбок Аллы поверх зеркала.
– Ты не можешь сказать мне?
– Пока. Пока не могу. Я не готов… произнести все это вслух. Но я буду. Обещаю, что ты узнаешь правду.
– Надеюсь, Макс, что после этой правды я не скажу, что ты «не мой».
– Я твой, Кира. Ты знаешь. Навсегда только твой.
Он попытался вернуть мне респиратор, болтающийся на шее, но я медленно покачала головой.
– Это опасно. Быть здесь, Кира. Я не хочу, чтобы ты рисковала.
– А как же ты? Твой риск?
– Во что я вляпался, то уже впиталось.
– Я вляпалась туда же, если ты не заметил. И Женя, и все, кто был в этом доме!
– Хочу, чтобы ты жила. Без Аллы.
– Я не могу без нее. И без тебя не могу. И… немного без Кости. Не из-за парника, не из-за уравнения.
– Из-за сестер?
– Мы связаны ими. Все. Вот, что навсегда.
– Я могу связать тебя с помощью шибари, но не знаю, как и чем разрезать метафорический узел твоего прошлого, Кирыч.
Я улыбнулась, рассматривая свои запястья.
– Не бойся, Макс, узел не на шее. Он на моих запястьях. И… даже нравится мне.
– Чем?
– Тем, что это понимаю только я.
Приблизившись, я опустила руки на его плечи. Моя ладонь скользнула под его футболку, туда, где была набита татуировка паука. И в паутине его шрама забился мой журавль, когда обе татуировки соприкоснулись.
Или это билось мое сердце?
Молния моего защитного комбинезона разошлась по сторонам. Руки Максима стянули с меня толстовку и три футболки подряд, опустили спиной на раскиданную кучу юбок Аллы.
– Крапивья нить, – изогнулось мое тело под прикосновениями Макса, – открывает дар ясновидения. Предсказать, что сейчас случится?
– Нет… узнаем, когда оно случится, – накрыл он мои губы своими.
Кажется, на лестнице какое-то время шуршали сначала приближающиеся быстрые, а потом крадущиеся на цыпочках прочь шаги Жени Дунаева. Кажется, сегодня он свою работу не потеряет.
Гадалка из меня вышла не очень.
Потому что дальше не произошло ничего. Во-первых, хоть мы и были не вполне нормальными, заниматься любовью на горе одежды мертвой девушки (максимально ненормальной) – все равно сто тысяч в гугл-степени неправильно.
А во‑вторых, мне захотелось есть, и мои пальцы, превратившиеся в пять стальных лезвий – ладони-вилки, потянулись к зрачкам-глазуньям Максима.
Белый обруч и желтый круг посередине. И не просто круг, а поджаренный желточек с ароматной корочкой, который мои пальцы-вилки жаждали проткнуть.
Что я и сделала, чувствуя непреодолимый голод.
Глава 10
Токсин в головном мозге
– Вот, выпей, – протянул Максим растворимый аспирин.
Его левый глаз покраснел, капилляры лопнули, а веко припухло.
– Говорил, нельзя без респиратора ходить там.
Я лежала на софе в его квартире и рассматривала тени от плафонов люстры на потолке. Вместо света Макс зажег десяток толстых свечей, выставленных в ряд на его барной стойке.
– Это было так по-настоящему… Ты сходишь к врачу? Покажешь глаз?
– Сразу после тебя.
– Нельзя. Если отправят на психиатрическую экспертизу, что я скажу? Что вижу сестер в отражении витрин, духовок, в речке, и я уж молчу о зеркалах? Скажу, что собиралась проткнуть пальцем-вилкой яичный желток твоего глаза и слизать вытекающую влагу?
– Так и тянет отмочить пошлую шутку о протыкании, слизывании и яйцах.
– Я была на той лодке, Максим. Двадцать пять человек гостей. Один мертвый капитан, и два дня спустя глюки с вилками, – вытянула я перед собой растопыренные пальцы, проверяя, исчезли ли галлюцинации.
– Но сестер ты видишь в зеркалах не два дня, а дольше.
– Но еще ни у кого я не собиралась съесть глаза.
Максим сидел на полу. Он прислонился спиной к софе и закинул назад голову, чтобы увидеть меня.
– Вилки и сестры никак не связаны.
– У меня взяли кровь. На яды, токсины. Тебя тоже вызовут.
– Что ты ела или пила? Помнишь? На катере, что?
– Только чай. Который заварила Полина.
– Сестра Толика?
– Да. Ты его тоже хлебнул.
– Ты же не пьешь ничего откупоренного и из посторонних рук?
– И кажется, не зря.
Я легла на бок, уткнувшись носом ему в затылок.
Максим шелохнулся:
– Мы оба пили тот чай. Значит, у меня будет то же самое в крови. Когда придут результаты?
– Не знаю. Там больше тысячи наименований ядов.
– Как в детские годы на пластиковой кухне Аллы в розовых кастрюльках.
– Обещаешь, что скажешь мне правду, когда будешь готов? Что ты прячешь и что ищешь?
Или от моего горячего дыхания, или от вопроса по его шее рванул табун мурашек, и даже голос дрогнул вызванной ими рябью:
– Ответ, Кира.
