– Их все так брошюруют, – выкинул он бинт в урну.

– Пришла повестка о сдаче крови.

– Пойдем, – поднялся он из-за стола, отодвинув папки и параллельно набрав номер на телефоне с реле. – Михайлов, подойдите в третью процедурную.

– Михайлов? – переспросила я. – Стажер, который был до меня? Ты же его выгнал.

Камиль помыл руки, а после сменил халат и латексные перчатки.

– И теперь он счастливо трудится под руководством Бубликовой, взбалтывает пробирки и лупится в микроскоп. Я оказал ему услугу. Если б его ежедневная рвота от одного вида бирки на синем пальце не прекратилась, ему бы светила резекция желудка в тридцать. Он из смежного отдела. Никакого отношения не имеет ко мне или Воеводину. Кровь из вены Михайлов брал еще в девятом классе, в медучилище. Это не займет и минуты.

– Господи, Саша! – причитала Бубликова, решившая не отпускать своего подопечного одного по вызову Камиля Задовича. – Да с какой ноги ты сегодня встал?! Позоришь меня и весь наш отдел! Это же элементарнейшая процедура!

Ни Бубликова, ни Камиль, ни Михайлов, ни тем более я не понимали, сколько еще вен он мне проткнет, прежде чем соберет три пробирки крови. Саша предпринял восемь неудачных попыток попасть в нужное место хотя бы разок, и если бы я была его девушкой, то бежала бы по улице босой прочь от такого любовничка!

– Десять градусов! Наклони иглу, – подсказывала Бубликова. – Саша, ты словно первый раз пользуешься вакутейнером!

Бубликова перевела взгляд на источающего волны злости Камиля, когда мой скулеж ознаменовал девятый промах.

– Камиль Агзамович, выйдете из кабинета! Вы сбиваете Сашу! – настоятельно попросила Бубликова.

Вытянув руки, Камиль громко хлопнул у самого его уха:

– Его постоянно будет что-то сбивать! Громкие звуки. А что, если отключат свет, – ударил Камиль по выключателю, отправляя нас всех в полный мрак. – Концентрация и твердая рука. Вот, что нужно специалисту.

Камиль говорил в полной темноте, пока Бубликова охала, а я чувствовала, какой уверенной стала рука Михайлова, обхваченная кистью Камиля. Как безболезненно и быстро вошла иголка в правильное место.

Камиль поучал бывшего стажера, пыхтящего над моим локтем:

– Выключаешь свет, Михайлов. Раскручиваешься вокруг себя сто раз и тренируешься на манекене, пока с закрытыми глазами не начнет получаться с первого раза. Понял?

– Так точно! Есть! Понял! Да!

Бубликова наконец-то щелкнула выключателем, возвращая свет. Камиль стоял за моей спиной, пока покрытый испариной и багровыми пятнами Михайлов менял пробирки в системе.

– Наконец-то! – выдохнула Бубликова. – Саша, ты справился! И совсем без света! Вот видите, Камиль Агзамович, мы не хуже вас обучаем наших стажеров. Все собрал, обработал, заклеил? Тогда пойдем! А вы, милочка, – похлопала она меня по плечу, – помажьте мазью от синяков… на всякий случай. И пейте больше воды. Все из-за того так скверно вышло, что кровь у вас чересчур густая, а вены глубокие.

Менторша и ее подопечный удалились, а я обессиленно стекла с кресла на пол:

– Ты этот пустячок устроил мне в отместку за правосторонние пружины брошюр?

Я не сердилась на Камиля. Это не он виноват, а его аура и репутация Задовича, ненавидящего всех вокруг.

– Не думал, что он настолько слаб. Михайлов брал кровь сто раз на неделе.

– Наверное, давно не практиковался под твоим строгим надзором.

Камиль снял перчатки и опустился рядом на корточки. Разжал тут же переставшей дергаться рукой мой локоть и скинул вату. С поверхности кожи дырками сыра «Маасдам» на нас смотрели неудачные попытки Михайлова.

– Болит, – поморщилась я. – Девять синяков после девяти попыток.

Я не успела понять, что он сделал, но совершенно точно почувствовала, как трижды пальцы Камиля надавили в разбросанные по частям тела точки: возле мизинца, на ключице и в уголке лба.

– Что ты делаешь? – поежилась я от неожиданных прикосновений.

– Лечу.

В местах проколов перестало дергать. Я больше не чувствовала никакого дискомфорта, словно и не было последних тридцати минут мытарств.

– Слушай, круто. Вообще не болит… Что за магия?

Он вернул перчатки.

– Михайлова отправлю на пересдачу. Что там, баранка или хлопья из сухого завтрака? – спросил Камиль.

Наверное, заметил в отражении зеркала, что я пялюсь ему в спину. Чуть выше. Куда-то в шею, где проходят артерии.

– Не тырь мои идеи, – затянула я резинку высокого хвоста туже, – ты видишь в темноте?

– Чувствую.

– Что чувствуешь?

– Кровь. Что же еще.

Купив в аптеке мазь от синяков, а в кафе у Алины банановый латте и круассан с миндалем, я открыла дверь квартиры и взяла Гекату на руки. Хоряша посвистывала и похрюкивала, тыча носом в бинт на сгибе локтя.

– Сегодня я снова окажусь в твоем старом доме, – гладила я ее между крошечных мягких ушек. – Ты всегда была с Аллой. Вот бы ты подсказал нам, где ключ к расшифровке ее дневников?

Геката встала на задние лапки, балансируя на моем плече, и принялась копать передними высокий хвост. Захватив с собой кофе и круассан, я вышла с ней на балкон. Поджав ноги, залезла в сплетенное из шнура кресло. Толкаясь носком, боролась с дремотой – недосып после бурной ночи (и дня), проведенной вместе с Максимом.

Думая о нас, чувствовала, что у меня краснеют щеки, холодеет ментолом под ребрами и бегут мурашки по копчику и пяткам. Тот коттедж стал нашей общей спальней, нашим шведским столом, тренажерным залом – мы не могли насытиться и не могли остановиться.

Отпив кофе, я сделала фотографию ног с хорьком на коленках и отправила папе, написав: «У нас с Гекатой все в порядке, на работе нравится, учеба нравится, квартира нравится. И да, передай бабушке, что ее закрутки мне тоже нравятся».

Фотография отразилась справа, и, пока дорожка серых троеточий готовящегося ответа не давала мне закрыть приложение, я разглядывала только что сделанное и отправленное папе фото.

– А это еще что?

Приблизив снимок, я заметила машину, попавшую в кадр. Микроавтобус белого цвета. Подумаешь: что такого, даже стекла не затонированы? Но меня привлек номер «ККК 222». Часто ли такой номер выдают кому-то случайно? Слишком он… броский.

Для меня.

Пересадив Гекату на кресло, я облокотилась о перила, делая вид, что позирую и снимаю селфи. На самом деле мне нужен был микроавтобус. Включив на мобильнике первую попавшуюся музыку, я занялась растяжкой. Вроде как я ничего особенного не замечаю и делаю свои обычные дела.

Рухнув в кресло, отправила фотки с машиной Камилю, подписав: «Это же странно? Или меня глючит?»

Папа прислал: «Бабушка вяжет тебе носки и шарф, будь осторожна