пузырь уединения, в котором мы оба находились.

Рэнсом покачал головой, повернулся к ней и улыбнулся.

– Конечно.

Следующая неделя прошла на удивление терпимо. Возможно, потому что моя семья больше не звала меня на «неформальные» ужины. Все уехали в Вашингтон, где жили родственники Крейга. Без сомнения, пытаясь успокоить Геру, которая не любила, когда жизнь шла не по ее продуманному плану.

Я пыталась позвонить старшей сестре и поинтересоваться здоровьем дедушки Крейга – очевидно, он еще держался, – но каждый раз мой звонок отправлялся на голосовую почту.

Невозможно признать это, не показавшись ужасной, но каждый раз, когда я слышала ее автоответчик, я вздыхала с облегчением. У меня не было особого желания разговаривать с Герой, и я понятия не имела, что сказать о дедушке Крейга.

Мое время уходило на волонтерскую работу в национальных лесах и сообществе «Свободных деревьев» (Рэнсом не шутил, он действительно записал меня на все что только можно) и на рисование без остановки.

На среднем и большом пальцах уже образовались мозоли. Но все же я продолжала.

Даже когда у меня заболело запястье.

Даже когда руки стали трястись, настолько ослабев, что я едва могла вымыть волосы, взять телефон или нарезать еду.

Макс прибыл в Даллас, вооружившись таким количеством солнцезащитного крема, что в нем можно было утопить целую армию. Они с Рэнсомом по очереди наблюдали за мной. С одной стороны, с Максом я чувствовала себя более комфортно: он спокойный, милый и никогда мне не грубил. С другой стороны, каждый раз, когда Рэнсом отсутствовал, я волновалась, что он вновь встречается с другими женщинами.

Почему меня это заботило? Хотя мы с Рэнсомом больше не враждовали, до дружбы нам было еще очень далеко. Скорее, я хотела сохранить силы для предстоящих сражений с мамой, папой, Герой и Крейгом.

– Итак, давай-ка проясним, – сказал Келлер. Он вернулся в Лос-Анджелес из Палм-Спрингс и перекусывал палочкой сельдерея, пока мы разговаривали по телефону. Я делала наброски в своем альбоме. Сложная татуировка сексуальной Медузы, пышногрудой и сочной, ее змеиные волосы обвивали горло, перекрывая доступ воздуха. Прекрасная Смерть. – В настоящее время тебя защищают двое невероятно сексуальных мужчин, и ни один из них тебя не трахает?

Келлер не знал, что я не стремилась с кем-нибудь переспать.

– Верно.

– Ладно… почему? – Он выглядел ошеломленным.

– Потому что это плохая идея.

– И с каких это пор ты их сторонишься? – Он засмеялся.

– Думаю, я стараюсь поступать как лучше.

– Для кого? – поинтересовался Келлер. – Уж точно не для твоей вагины. Младший, кажется, увлекся тобой с первого взгляда?

– Макс? О, думаю, да. Он милый, но… не знаю, может, слишком кроткий? А Рэнсом горячий, но в то же время тот еще придурок.

– Думаешь, он из тех, кто может выложить запись вашего секса? – мечтательно протянул Келлер. Он обожал подобное. Его бывшие были просто отвратительны. Очень легко отказаться от счастливого будущего, когда я наблюдала за любовной жизнью Келлера в первых рядах.

Однако Рэнсом казался полной противоположностью человека, который выставляет личные дела на всеобщее обозрение. Я не беспокоилась, что он доставит мне неприятности. Рэнсом всячески давал понять, что хочет оградить меня от них. Просто он казался мне очень плохим вариантом, если говорить о доверии. Он настолько оторван от своей души, что я сомневалась, есть ли она у него вообще.

– Просто поверь мне, когда я говорю, что они оба под запретом.

– Хорошо, но я начинаю беспокоиться о тебе, девочка. Уже давно не видел тебя со спутником.

Последним мужчиной, с которым Келлер меня видел, был Дэш Роджерс, квотербек «Сиэтл Сихокс», которому потребовалось несколько свиданий в Лос-Анджелесе, пока он вел переговоры о новом контракте. По правде говоря, ему недавно сильно разбили сердце – его невеста, певица в стиле кантри, попалась на измене со своим гитаристом, – а мне нужно было как-то поднять свой имидж, чтобы получить больше предложений. Мы оба выиграли от соглашения и расстались друзьями. Но когда Келлер спрашивал о нем, я рассказывала о бурных ночах с Роджерсом, когда тот приезжал в город, опуская то, что мы делали на самом деле – играли в «Монополию» и занимались лоскутным шитьем, обсуждая документальный фильм о китах.

– В Лос-Анджелесе я снова буду на коне, – заверила я друга.

– Только если проследишь, что у коня большое достоинство.

– Келлер… – Я закрыла глаза.

– Перебор? – Он рассмеялся.

– Точно перебор.

– В моей голове фраза звучала лучше.

Я повесила трубку прежде, чем он продолжил шутить.

Лишняя предосторожность никогда не помешает.

Дедушка Крейга скончался в возрасте ста одного год-а.

Поскольку мои родители уже находились в Вашингтоне, Гера настояла, чтобы похороны состоялись как можно скорее, дабы не нарушать свадебные планы.

– Она очень расстроена, – сочла нужным объяснить мне по телефону мама, – но знает, что Билл хотел бы именно этого.

Да. Уверена, дедушка Билл заботился именно о свадьбе Геры и Крейга, находясь в больнице с тяжелой пневмонией, когда у него начали отказывать органы.

– Ага. Ужасно. Но шоу должно продолжаться. – Я жевала свой вегетарианский чау-мейн в номере люкс, листая одну из книг по рисованию. Даллас казался мне гораздо более сносным, когда я знала, что семьи нет в городе. Мое новое классное хобби также не давало заскучать.

Я слышала, как Рэнсом вернулся из спортзала, и проявила удивительное самообладание, не выглянув из своей комнаты, чтобы посмотреть, не раздевается ли он.

– Тебе, вероятно, стоит приехать на похороны. – Мама вздохнула. – Показать свою поддержку Крейгу.

Кровь застыла у меня в жилах. Поехать туда… увидеть всех… увидеть его снова…

– Я даже не знала Билла, – мягко возразила я.

– Разве это имеет значение? Крейг – часть нашей семьи.

– Вашей семьи, – поправила я. – Не моей.

Сама мысль о том, что Крейг – часть моей семьи, пробудила желание содрать с себя кожу и бросить ее в костер. Особенно после того, как я влилась в собственный ритм, обнаружив свою страсть к рисованию. Я уронила альбом и откинулась в кресле. Из-за двери выглянул потный Рэнсом, чтобы проверить, жива ли я. Я отмахнулась от него.

– Ты приедешь в Вашингтон, Хэлли. Никаких отговорок, – произнесла мама.

– Мам…

– Передай трубку Рэнсому, пожалуйста.

Я почувствовала себя тринадцатилетней девочкой, которая договаривается о комендантском часе. Застонав, я передала Рэнсому телефон. Он зашел внутрь в промокшей майке и серых спортивных штанах с многообещающей выпуклостью.

– Да? – спросил Рэнсом. – Да, – повторил он. Потом добавил: – Когда? – И наконец: – Она будет там.

Он завершил звонок и передал мне телефон. Мои глаза горели от непролитых слез.

– Завтра мы уезжаем, –