– Какого ужина, госпожа?

– После заката в Красном зале соберутся все те, кто еще не уехал. Согласно обычаю, мы пообщаемся под музыку, обменяемся новостями и снова разъедемся на добрую сотню лет. – Графиня оценила работу цирюльника. – Хорошо получилось. Мне нравится.

Цирюльник пригладил свои чудные усики. Он тоже считал, что получилось хорошо, ведь иначе и быть не могло. Затем, дыхнув на ладони, сказал:

– О да, тео! Теперь ваш сын выглядеть вполне себе ноэлец. Никаких северных патл, свисать до плеч!

От таких слов Уильям нахмурился, привычным жестом потянулся к волосам, но схватил только воздух. Тогда он поднял руку выше и понял, что его обстригли слишком коротко. Густые смоляные волосы были уложены назад, и, чтобы передние пряди не падали на лицо, цирюльник вплел в них серебряные трубочки.

Мариэльд изящно привстала с кушетки.

– До вечера еще много времени, – произнесла она, – так что пойдем, прогуляемся по заснеженному саду. И перестань, Юлиан, возвращаться мыслями к суду. Это ничего не изменит… Все, что должно было произойти, уже произошло.

– Извините, госпожа… Воспоминания сами возвращаются…

– И продолжат возвращаться. В первое время они будут с тобой и днем и ночью, а Белый Ворон станет для тебя самым страшным и уродливым гримом. Но тебе нужно понять, мальчик мой, что на самом деле в нем нет ничего страшного… Неужели ты позволишь ему довлеть над собой? Ты уже один из нас, – произнесла ровным голосом графиня Лилле Адан, затем обратилась к цирюльнику: – Пайот, позови айорок, пусть принесут мне расшитое жемчугом платье, а Юлиану выдадут черный комплект. Да поторопись!

Прибравшийся цирюльник тут же закинул цветастую суму на плечо, схватился за таз и побежал прочь из покоев. Улыбнувшись сыну, Мариэльд пошла следом.

Уильям остался наедине с собой. Впрочем, ненадолго. Спустя пару минут к нему в спальню буквально влетела стройная девушка, у которой, что крылья, развевались рукава, и поклонилась с самого порога.

– Здравствуйте, тео Юлиан! Вам сказать выдать черный комплект… Ах, где же он… Где же… – И она принялась рассеянно осматриваться, бормоча что-то непонятное. – Ага, да вот он! Опять Ада переложить!

Произнеся это, девушка подбежала к креслу и выбрала из всей одежды черные шаровары до голени, которую прикроет сапог, белоснежную рубаху с узким рукавом и воротом-стойкой, голубой кушак, кожаный жилет, на котором был выбит крупный цветочный узор, а также темный плащ с прорезями для рук. Потом она схватилась за черные перчатки и такие же черные чулки. И, вновь поклонившись, услужливо предложила:

– Вам переодеть? – У девушки был курносый, но все же милый носик, который немного приподнимался при улыбке.

– Нет… – покачал головой Уильям.

Вылетев из спальни так же быстро, как влетела, служанка, перед тем как захлопнуть за собой дверь, просунула в проем свое круглое личико. Она еще раз взглянула на печального хозяина, чтобы потом рассказать всем остальным о нем, красивом, высоком, но молчаливо-сдержанном и с маской утраты на лице.

* * *

Уильям озадаченно оглядел отобранные для него вещи. То был привычный для южанина, но непривычный для северянина костюм. Растянув шаровары, которые оказались не так уж и широки, он еще немного посомневался. Но выбирать не приходилось…

Со вздохом, не переставая вспоминать суд, он принялся одеваться, пока в конце концов не накрутил на талию голубой кушак. Его удивляли ярко-голубые элементы одежд. Он догадывался, что символом графства Ноэль является какой-то цветок, не зря же этот орнамент украшал каждую деталь, – но, что это за цветок, он не знал. То был голубой олеандр, произрастающий на морском побережье: с приглушающим бдительность сладким мягким запахом, но сочащийся ядом. Уильяму только предстояло все выяснить, а пока он пребывал в задумчивом неведении. Накинув сверху плащ и просунув руки в прорези, он отметил, что это очень удобно.

Наконец, обувшись и натянув перчатки, он полностью зашнуровал плащ и в тяжелом молчании вышел в коридор, где его уже ждали.

Старая графиня, закутанная в такой же плащ с прорезями, развернулась и чинно пошла по полным мрака коридорам, пока за ней следовал молчаливый Уилл. Они спустились на первый этаж, где им встретились лишь три слуги, которые низко кланялись – куда ниже, чем тому же графу Тастемара. Хромота Уильяма прошла не окончательно, но чувствовал он себя так, точно после прыжка в Мертвую Рулкию прошло много дней.

– Госпожа… – почти шепотом обратился он, боясь нарушить тишину Молчаливого замка. – Долго ли я спал? У меня почти затянулись раны на голове, шее и запястьях…

– Недолго. Всего день. Просто умелые руки лекаря сродни рукам маготворца, – улыбнулась графиня, двигаясь величественным шагом.

– Понятно, спасибо… – кивнул серьезно Уилл.

Он не знал, о чем можно разговаривать с этой чужой для него женщиной, которой он совсем не доверял. Впрочем, у него вообще не было настроения разговаривать с кем-либо, поэтому он шел, погруженный в тягостные думы, прятал руки в плащ, показывая из прорези наружу локти, чем напоминал нахохленного черного ворона.

Они подошли к главному входу, прошли мимо и двигались так, пока за одним из поворотов не обнаружилась маленькая железная дверца. Ее отворил безликий покорный слуга. После сдавливающего замкового мрака Уильям на миг ослеп, прикрыл глаза рукой и зажмурился, показав клыки. Снегопад сыпал так обильно, густо, что успел покрыть землю пуховым одеялом, и даже видневшиеся за воротами голые деревья уже укрыли белые шапки. Оглядевшись, пока они в молчании шли по узеньким дорожкам, Уильям неожиданно вспомнил зимний Офурт, свое детство и на мгновение улыбнулся.

– Первые дни зимы всегда дарят чувство умиротворения и приятной печали, напоминают о детстве, правда? – оглянулась с хитрой улыбкой графиня.

Уильям смутился, опустил руку и невольно улыбнулся, потому что, несмотря на нищету, он считал детство в целом счастливым и приятным.

– Такое чувство, что вы читаете мои мысли, госпожа…

– В твоем случае этого не требуется. У тебя все на лице написано.

Старая Мариэльд медленно побрела в самый дальний угол сада по усыпанной снегом дорожке, оставляя аккуратные неглубокие следы. Они снова умолкли. Вдыхая приятный груди холод, Уильям рассматривал сад с его спящими голыми растениями, представлял, каким он становится пышным и зеленым летом, даруя спасительную от зноя тень.

– Госпожа…

– Юлиан, если не перестанешь называть меня госпожой, я буду тебя постоянно звать Юлианом. Через каждое слово! Посмотрим, как быстро тебя возьмет страшная предсмертная судорога. – Она неожиданно легко рассмеялась, затем сказала оторопевшему Уиллу: – Ну, говори уже.

– Я всего лишь хотел спросить, как вы… – Он помялся и решил начать по-другому: – Мне мало рассказывали о старейшинах, и теперь я понимаю почему… Но я слышал о вас и о том, что вы одна из древнейших, что вы будто бы ходите по этому миру долгие-долгие века. Скажите, как вы можете так долго… – У него не получилось придать форму своей мысли. – Так долго жить? Что держит вас здесь, когда все вокруг столь отвратительно и безрадостно?

– Ты думаешь, твоя жизнь перестала иметь смысл?

– Нет, вовсе нет… хотя… Я не знаю. Внутри пустота… Не знаю, как описать, – растерялся Уильям, оглядывая дальний угол, куда они зашли. Здесь их никто не видел и не слышал.

– Внутри тебя пустота, потому что ты впервые сталкиваешься с предательством, несправедливостью, лицемерием. С годами станет проще…

– А что потом? Чувства притупятся?

– Нет-нет, они не притупляются. – И графиня печально добавила: – Предательств будет куда меньше, потому что ты перестанешь доверять свое сердце кому попало, но они станут глубже, болезненнее. Ты слишком мало знал Белого Ворона, мало знал о его вероломном характере. Отпусти его, его дочь, забудь о предательстве и иди дальше, просто впредь будь осторожнее.

– Я постараюсь, госпожа, – склонил голову Уильям.

– Хорошо, Юлиан. Постарайся, Юлиан. – Графиня насмешливо вскинула бровь, взглянув на резко покрасневшего собеседника. – Что такое, Юлиан?.. Тебе не нравится имя Юлиан?

– О Ямес, ну почему это странное имя, госп… – Он вовремя осекся, улыбнувшись второй раз за день. – Извините, но как же мне вас называть, если не госпожой? Может быть, тео? – ему вспомнилось, что так к графине обращались ее слуги.

– Матерью… Зови меня только матерью. Из зала суда вынесли моего новообретенного сына, а не еще одну машущую хвостом собаку, коих у меня достаточно. Прими как факт, что после той ночи в Вардцах ты потерял возможность быть рыбаком Уильямом, зато благодаря мне обрел возможность стать кем-то другим, –