оттенок бежевого) на тихой улице в пригороде. К каждому изначально прилагались черный почтовый ящик, серая подъездная дорожка и изумрудно-зеленая лужайка, по которой были разбросаны круглые кустики самшита – некоторые уже в белых рождественских гирляндах.

Обед на День благодарения (традиционно мероприятие скучнейшее, которое делало чуть повеселее лишь обилие вина и еды), как правило, проходил напряженно. Мои родители сидели на разных концах стола, одетые, как я всегда про себя это называл, «для церкви»: черные слаксы и удручающе похожие свитера цвета зеленого горошка. Сестры толкались локтями на одной стороне, а я в одиночестве сидел на другой, гадая, когда это Кэролайн так похудела и когда, если на то пошло, Лея двинулась в противоположном направлении и обзавелась формами. Обе эти перемены, похоже, стали в мое отсутствие предметом раздора: отец то и дело говорил Кэролайн, чтобы она «перестала играть с обедом и начала его есть», а мать поглядывала на вырез Леи, словно от его глубины ей делалось основательно не по себе.

Не обращая внимания на ее пристальный взгляд, Лея засыпала меня вопросами про Деллакер с тех самых пор, как мы откупорили вино. По какой-то причине она исполнилась глубочайшего интереса к моему альтернативному образованию, в то время как Кэролайн не выказывала ровно никакой заинтересованности. (Я и не думал обижаться. Кэролайн редко интересовалась чем-то, не имеющим отношения к изнуряющим тренировкам или своему помешательству на моде 60-х.)

– Ты уже знаешь, какую пьесу вы возьмете в весеннем семестре? – спросила Лея. – Мы только что читали «Гамлета» по мировой литературе.

– Сомневаюсь, что его, – сказал я. – Он был в прошлом году.

– Хотела бы я увидеть вашего «Макбета», – увлеченно продолжала Лея. – Тут Хэллоуин был до изумления никакой.

– Слишком взрослая, чтобы наряжаться в карнавальный костюм?

– Я была на совершенно кошмарной вечеринке, оделась Амелией Эрхарт. По-моему, единственная из девушек пришла не в белье.

Слово «белье» в ее устах прозвучало немного тревожно. Я не часто бывал дома в последние четыре года и по-прежнему думал о ней как о девочке намного моложе шестнадцати.

– Ну, – сказал я, – это… ну да.

– Лея, – произнесла мать. – Не за обедом.

– Мама, бога ради.

(Когда она начала называть ее «мама», а не «мамочка»? Я взял бокал и торопливо его осушил.)

– У тебя есть фотографии с «Макбета»? – наседала на меня Лея. – Я бы очень хотела посмотреть.

– Не подавай ей идей, пожалуйста, – сказал отец. – Одного актера в семье достаточно.

Про себя я с ним согласился. От мысли о том, что на мою сестру в одной ночной рубашке будут глазеть все мальчишки Деллакера, меня слегка замутило.

– Не волнуйся, – отозвалась Кэролайн, которая сидела, ссутулившись, и тащила из манжеты толстовки длинную нитку. – Лея для этого слишком умная.

Щеки Леи запылали.

– Почему ты всегда меня так называешь, как будто это что-то мерзкое?

– Девочки, – сказала мать, – не сейчас.

Кэролайн хмыкнула и замолчала, размазывая вилкой по тарелке картофельное пюре. Лея отхлебнула вина (ей позволили выпить полбокала, и все), румянец у нее еще не сошел. Отец вздохнул, покачал головой и сказал:

– Оливер, передай подливку.

Мучительных полчаса спустя мать отодвинула стул, чтобы собрать тарелки. Лея и Кэролайн принялись уносить посуду из столовой, но, когда я собрался встать, отец велел мне остаться на месте.

– Нам с матерью нужно с тобой поговорить.

Я выжидающе выпрямился. Но он больше ничего не сказал, просто вернулся к тарелке, стал собирать с нее оставшиеся крошки пирога. Я неуклюже, нервно налил себе четвертый бокал вина. Они каким-то образом узнали про Ричарда? Я провел у почтового ящика два дня и вытащил письмо из Деллакера, как только оно пришло, надеясь избежать именно этого.

Прошло еще пять минут, пока не вернулась мать. Она села рядом с отцом на стул, на котором за обедом сидела Лея, и улыбнулась; верхняя губа у нее нервно подрагивала. Отец вытер рот, положил салфетку на колени и пристально посмотрел на меня.

– Оливер, – сказал он. – У нас к тебе сложный разговор.

– Хорошо, о чем?

Отец повернулся к матери (как всегда, когда нужно было сказать «что-то сложное»):

– Линда?

Она потянулась через стол и взяла меня за руку, я не успел ее убрать. Мне остро захотелось вывернуться из этой хватки.

– Легко об этом сказать не получится, – сказала она; в глазах у нее уже стояли слезы. – И, наверное, это будет для тебя неожиданностью, потому что ты так редко бываешь дома.

Вина поползла у меня по хребту, как паук.

– Твоя сестра… – Она коротко, с усилием, выдохнула. – У твоей сестры дела идут не очень.

– У Кэролайн, – сказал отец, как будто не было ясно, кого она имеет в виду.

– Она в этом семестре не вернется в школу, – продолжала мать. – Она очень старалась сдать экзамены, но врач, похоже, считает, что для здоровья ей лучше сделать перерыв.

Я посмотрел на мать, потом на отца и сказал:

– Ладно. Но что…

– Пожалуйста, не перебивай, – прервал меня отец.

– Хорошо. Извини.

– Понимаешь, милый, Кэролайн не вернется в школу, но и дома она тоже не останется, – объяснила мать. – Врачи думают, что за ней нужен присмотр, которого мы не можем обеспечить, ведь мы целыми днями на работе.

Кэролайн из нас троих была самой бестолковой, но то, что родители говорили о ней, как будто ее нельзя оставлять одну, несколько напрягало.

– Что это значит? – спросил я.

– Это значит, что она… она на какое-то время уедет, туда, где ей смогут помочь.

– Что, в реабилитационную клинику, что ли?

– Мы это так не называем, – отрезал отец, словно я произнес нечто непристойное.

– Ладно, как мы это называем?

Мать деликатно откашлялась.

– Это называется центр восстановления.

Я снова посмотрел на нее, потом на отца, прежде чем спросить:

– И какого черта ей восстанавливаться? От чего?

Отец раздраженно хмыкнул.

– Ты, конечно, заметил, что она не ест, как положено.

Я отнял у матери руку. В голове у меня было пусто, я завис, не в силах обработать эту информацию. Еще раз неуверенно отхлебнул из бокала, потом сложил руки на коленях, чтобы их было не достать.

Я: Понял. Это… кошмар.

Отец: Да. Но теперь нам нужно поговорить о том, что это будет означать для тебя.

Я: Для меня? Не понимаю.

Мать: Ну, я как раз собиралась сказать.

Отец: Пожалуйста, просто выслушай, хорошо?

Я стиснул зубы и посмотрел на мать.

– Этот центр восстановления, он дорогой, – сказала она. – Но мы хотим, чтобы она получила лучшее лечение из возможных. И проблема в том… проблема в том, что мы не можем позволить себе и центр восстановления,