Встретиться договорились у Технологического института. Исидор предупредил меня, что Николай Петрович никогда не опаздывает, и мы приехали чуть заранее. Николай Петрович прибыл действительно минута в минуту. На стареньком «Москвиче» с привязанными на крыше удочками.

Рядом с водителем сидел еще один пассажир, которого Николай Петрович представил как Николая Ивановича. По тому, как Исидор с ним поздоровался, я понял, что они знакомы. Николай Иванович не проявлял никаких эмоций и держался несколько отрешенно.

— Николай Иванович, — он подал мне прямую ладонь. — Частное лицо.

Всю дорогу он по преимуществу молчал, ограничиваясь короткими замечаниями.

Говорил Николай Петрович.

Он рассказал нам, что Залив — пресноводный, и рыба в нем — пресноводная. Причина в том, что река вымывает из Залива всю соленую воду. Нева, вообще говоря, обладает огромными запасами воды.

— Можно сказать, полноводна, — медленно произнес Николай Иванович.

Николай Петрович сообщил также, что Нева, с точки зрения гидрологии, не река, а естественный канал между Ладогой и Финским заливом. У Невы нет весеннего разлива. Наводнения случаются осенью, когда балтийский ветер задувает ее обратно в русло.

— Снимаю шляпу, — откликнулся Николай Иванович.

Когда мы приехали на место, Николай Петрович вытащил из багажника резиновую лодку. Мы надували ее по очереди металлическим насосом с деревянной ручкой.

Последним качал Николай Иванович. Его обращение с насосом показалось мне необычным. Поднимая и опуская ручку поршня, руки его почти не двигались. Зато в коленях сгибались ноги. Так, приседая, Николай Иванович накачал лодку до нужного объема.

Плавсредство оказалось небольшим, и ловить с него можно было только двоим. Первую пару составили Чагин и Николай Иванович.

Чтобы они не упали, Николай Петрович велел рыбакам сесть и плавно оттолкнул лодку от берега. Исидор никак не мог разобраться с веслами, и Николай Петрович терпеливо объяснял ему, как правильно ими орудовать.

Между тем Николай Иванович, находившийся на носу, встал. Лодка начала раскачиваться. Все, включая Чагина, смотрели на него с тревогой.

Николай Иванович стоял, как впередсмотрящий.

Как Колумб, увидевший землю, ошибочно принятую им за Индию.

Видя, как неустойчив Николай Иванович, мы с Николаем Петровичем хором крикнули ему, чтобы он немедленно сел.

— Прекратить истерику на берегу! — отчеканил Николай Иванович, не отрываясь от линии горизонта.

Как человек театра и кино, я подумал, что сейчас он должен упасть за борт. К небу взлетят неестественно большие брызги, и легкое цунами коснется наших ног. Я не волновался: в этой части Залив был мелким.

Николай Иванович потерял было равновесие, но не упал. После этого он благоразумно сел, и лодка перестала раскачиваться. Чагин отгреб метров на пятьдесят от берега. Там был брошен якорь (гантель на веревке), и началась рыбная ловля.

Взяв удочки, мы с Николаем Петровичем устроились в прибрежных кустах. Вначале клевало так себе.

На лодке дела шли получше. Время от времени оттуда раздавались возгласы Николая Ивановича. Он снимал шляпу перед каждой — даже самой небольшой — пойманной рыбой.

— С Николаем беда, — вздохнул Николай Петрович. — Тронулся умом… Проще говоря, спятил.

Я снял с крючка средних размеров окуня и бросил в ведерко с водой:

— Он, кажется, не буйный.

— Если только речь не идет о Синайском кодексе. — Николай Петрович насадил нового червя и забросил удочку. — Тут бы вы его не узнали.

Окунь забился в ведерке, словно показывая, каким может быть Николай Иванович.

Николай Петрович смотрел, как лодку медленно прибивает к берегу.

— Надо было привязать гантель побольше. Эта не держит… — Он закурил. — А у Исидора вот — несчастная любовь. Тоже, с позволения сказать, сумасшествие. Хотел обоих научить маски резать — ни в какую. А сам режу. Успокоительно.

Невидимый, где-то рядом попросил червяка Николай Иванович. Присмотревшись, я понял, что лодку прибило к берегу по ту сторону кустов.

— Хорошее донесение написали вы мне об истине и красоте, — донесся голос Николая Ивановича. — Николай Петрович бы так не смог.

Исидор молчал. Подмигнув мне, Николай Петрович развел руками.

— Здесь я не питаю иллюзий, — пояснил Николай Иванович. — Он человек приземленный… Или лучше — приземистый? Может статься, и то, и другое.

С преувеличенной сосредоточенностью Николай Петрович расправлял леску. Всем своим видом давал понять, что предпочитает перетерпеть.

— Прагматик, — прозвучало из-за кустов. — Прагматик и ревматик. А случись преследование на крыше? С его-то суставами! Вы слышали, как хрустят его суставы?

— Нет, — ответил Исидор.

— Крр-жищщ — крр-жищщ — крр-жищщ! Точнее: хррящщ — хррящщ — хррящщ! До чего же славное донесение вы написали мне об истине и красоте!

— Николай Иванович, как бы это сказать… — Исидор помедлил. — Не писал я никаких донесений.

— Что ж, недаром я учил вас конспирации… До чего же славное донесение вы не писали мне об истине и красоте! Только, если позволите, я бы развил вашу мысль. Мир должен быть красивым, откуда следует, что красота — это должное. А должное — это истина в ее самом высоком измерении. И если человек верит в красоту своей жизни, значит, он до нее дорастает, понимаете? И нет уже разницы между должным и сущим, и мысль человека, его фантазия становится истиной. Надо только искренне мыслить. Согласны?

Николай Петрович трясся от беззвучного смеха.

— Согласен, — тихо ответил Исидор.

* * *

Вскоре после рыбалки повторилось наше общение в гримерке. Почти в точности повторилось: коньяк, «Мишка косолапый» и, конечно, беседа.

В этот раз Исидор рассказывал о двух Николаях, потому что я обоих видел. И об истории с Вельским. Теперь я понял, что означали его слова о предательстве.

Меня удивило, что Чагин продолжает общаться с обоими Николаями, и я спросил его об этом.

— При чем здесь они? — Исидор пожал плечами. — Выбор делал я. Меня ведь никто не вынуждал.

Это правда. Николаи лишь выступили в роли сирен, а Одиссей, как на грех, оказался не привязан к мачте. Теперь их песни не представляли угрозы — да они уже и не пели. Николай Петрович очевидным образом сдулся, а Николай Иванович пребывал совсем в другой реальности.

Как оказалось, Исидор поддерживал связь и с Вельским. Ежемесячно он отправлял ему в колонию продуктовые посылки и книги. Переводил деньги — Чагин ведь теперь неплохо зарабатывал.

Один раз он даже поехал к Вельскому в Казахстан. Там ему, однако, сообщили, что свидание не состоится.

Проявив определенную настойчивость, Исидор добился встречи с начальником колонии. Сказал ему, что заключение само по себе является достаточным наказанием, так отчего же нужно еще лишать человека свидания? В качестве небольшого жеста благодарности он предложил выступить с мнемоническими опытами.

Начальник слушал его хмуро, но не перебивал. Да, он