Смотрел, как мыли витрину Елисеевского гастронома. Как, туманя стекло, вода медленно стекала на тротуар. В нескольких метрах от витрины с усилием отъезжал от остановки автобус. Напрягал мотор и переходил в другой звуковой регистр. Наполнял ноздри Чагина запахом бензина.

От утреннего ветра нос Чагина краснел. Рука лезла в карман брюк за платком, но платка не находила. Ощупывала складки одеяла.

Очевидным образом по Невскому шел несколько другой Исидор (ОН), отправленный настоящим (Я) в путешествие. Чагин-ОН обладал полнотой ощущений и имел все права считаться настоящим. У Чагина-Я, блеклого и неживого, таких прав не было.

Исидор, оставшийся в постели, смотрел на будильник с новым вниманием. Будильник тут же переводил стрелки — бесстрастно, как то и положено механизму. Ничего не объясняя.

Такие вещи, я думаю, происходили с каждым. Особенность Исидора была в том, что с ним это приключалось постоянно. Подсознание его, как объяснял Спицын, подходило к сознанию очень близко. Для того чтобы разрушить между ними границу, хватало небольшого толчка. Профессор считал, что тяжелые воспоминания чагинского Я можно передать безотказному ОН.

На этом пути они достигли некоторых успехов. Наиболее удачным оказался опыт с посещением зубного врача.

В то далекое уже время лечение зубов не предусматривало обезболивания. Требовало, прямо скажем, мужества пациента. Бормашина приводилась в движение ногой дантиста и рассматривалась как пыточное средство.

Подготовленный Спицыным, Исидор прошел это испытание безболезненно. Едва лишь сверло приблизилось ко рту пациента, он перевел свои ощущения на НЕГО. Нога мучителя двигалась без остановки, но Чагин не издал ни звука. И дантиста за руки не хватал. И к ожидавшему его Спицыну вышел без посторонней помощи.

Вскоре представился случай усложнить эксперимент: Чагину предписали пройти зондирование желудка. Успех повторился — вместо Исидора всё терпел ОН. Спицын ликовал, потому что ему удалось справиться с физической болью.

Сложнее оказалось с тем, что Спицын называл болью душевной. В отличие от бормашины и зонда, с воспоминаниями Чагина справиться профессору пока не удавалось.

* * *

Недавно попросили меня об интервью к какому-то (забыл) марта. Шучу: к Восьмому.

Сначала отказался. Очень уж советский праздник. В этот день нам всегда приходилось выступать.

А потом почему-то согласился.

Приезжала корреспондентка Арина. Голубоглазое кудрявое существо — такие появляются весной прямо из-под снега.

Где-то она читала, что на одном из выступлений я выяснял, много ли радостей в жизни мужчин (я такое выяснял?). Оказалось, три: вино, сигареты, женщины. В жизни прекрасных дам радостей не оказалось вообще, поскольку они не курят, не пьют, а женщины — они сами.

— Ваше мнение с годами не изменилось? — спросила Арина. — У женщин нет радостей?

— Не знаю… Давно их не опрашивал.

Она забросила ногу на ногу. Заглянула в свой блокнот: там значилось, что у меня по части женщин обширные знания.

В самом деле? Изобразил удивление. Увы, теория без практики мертва. Арина хихикнула… Красивые, следует признать, ноги.

— Какую роль играли женщины в жизни Чагина?

— Он любил только одну женщину.

— А вы?

Пожимаю плечами. Я — человек старой формации, и нет у меня вкуса к публичному раздеванию.

— Деточка, всё это было так давно… У меня, в отличие от Чагина, плохая память.

— Браков у вас было три, — напомнила Арина. — В первом, если не ошибаюсь, родились две девочки.

Подтверждаю это наклоном головы. Именно так всё и происходило. Она хорошо подготовилась.

— Что вы можете сказать о воспитании детей?

— Боюсь, что ничего нового. Моей младшей пятьдесят четыре года.

Арина задала еще несколько вопросов и ушла разочарованной. Не о том ей мечталось. Рассчитывала на яркий заголовок. Какой? «Тайная жизнь мнемониста»? «Другой Чагин»?

Статью Арина озаглавила «Эдуард Григоренко: память подводит». Это ее маленькая месть.

А память, между прочим, не подводит. Хотя — нас окружали такие поклонницы, что можно было всё забыть. Со мной, в отличие от Исидора, это порой случалось.

Ялта. Лето 1972-го. Девушка, удивительно похожая на Арину. Только в имени ее было на одну букву больше.

Марина.

Она работала в нашем театре буфетчицей и приносила в антракте чай, о котором я вскользь упоминал. Который от раза к разу становился всё крепче и горячей.

Чайный роман разгорелся неожиданно. Меня он захватил с тем большей силой, что отношения с Галиной, второй по счету моей женой, клонились к закату. Единственным помещением, где мы с Мариной могли уединиться, была гримерка. И хотя Исидор в ней по вечерам не задерживался (плащ он надевал уже в коридоре), на любви в гримерке лежала печать суеты.

В конце июня у нас были запланированы гастроли в Ялте.

Мы с Мариной мечтали о Ялте, говорили о Ялте, и никогда еще это летнее слово не звучало в нашей речи так часто.

Боясь, что Галина пойдет меня провожать, до Крыма добирались порознь. Мы с Исидором летели в Симферополь утренним рейсом, а Марина — дневным.

У подружки моей всё изначально не заладилось. Ее самолет вылетел с опозданием. В гостинице не могли найти ключ от ее номера. Собственно говоря, Маринин ключ нам нужен был только для ее заселения. В те целомудренные времена совместное проживание разрешалось только по штампу в паспорте. Ночевать, понятное дело, Марина собиралась не у себя.

Дежурная в десятый раз открывала один и тот же ящик, но ключ не находился. Действие поражало своей бессмысленностью.

Я схватил колокольчик для вызова дежурного и ударил в набат. Хотел, чтобы вышли все сотрудники этой гостиницы, и действительно — появились еще двое. Всем троим я посоветовал взять себя в руки и немедленно найти ключ. Вяло отругиваясь, тот же ящик теперь они открывали по очереди.

Исидор молча взял Маринин чемодан и куда-то с ним ушел. Когда он вернулся, все вместе мы отправились в концертный зал.

— Куда ты отнес чемодан? — спросил я по дороге у Исидора.

— В свой номер.

Логичнее было бы в мой, подумал я, но ничего не сказал.

Между тем, в жизни порой выручает как раз таки отсутствие логики. Всё в тот вечер сложилось так, что нерасторопность дежурных и действия Исидора явили свой тайный смысл.

Вернувшись после выступления, в холле гостиницы мы обнаружили Галину. Внезапным приездом моя жена решила поправить наши пошатнувшиеся отношения. Это было очень в ее духе.

Увидев нас втроем, Галина безошибочно оценила ситуацию.

— Вам нравится Эдик? — кротко спросила она у Марины.

Так море отступает от берега перед ударом цунами.

Марина молча захлопала глазами.

Галина подошла к стойке дежурной.

— Где вещи этой девушки?

Дежурная показала на Чагина:

— У него.

— Это подруга Исидора, —