Келлин спрашивает, как прошло ее утро, и они болтают друг с другом, как будто в комнате больше никого нет. Обычно мне нравится, когда меня оставляют в стороне от разговоров, потому что придумать, что сказать, всегда тяжело. Но не сейчас. Прямо сейчас мне хочется ляпнуть что угодно, только бы эта Паулия не смотрела на него. Не прикасалась к нему.

– Здесь есть кое-кто, с кем, я знаю, ты хочешь встретиться, – наконец говорит Келлин. Увидев выражение моего лица, он, кажется, сильно удивляется, но продолжает: – Это Зива.

Глаза Паулии загораются. Она отпускает плечо Келлина и бросается ко мне. Ее голова достает мне только до груди, так что объятие выходит немного неловким, но такое ощущение, словно для нее это какой-то подарок.

– Я не знаю, как тебя отблагодарить. Ты вернула мне весь мой мир. Приходи сюда в любое время, когда захочешь, и я приготовлю тебе все, что ты пожелаешь. Что бы тебе хотелось съесть сейчас?

Я поражена ее щедростью и искренностью, но все еще борюсь с ревностью, которая пытается взять верх.

Я беззвучно обращаюсь к Келлину за помощью.

– Паулия и Серута вместе, – объясняет он. – Они помолвлены.

– О… о! – говорю я, поворачиваясь обратно к милой девушке передо мной. Я спасла Серуту от Рависа. Вот почему она благодарна. Мне требуется слишком много времени, чтобы переварить все это. – Не стоит благодарности. Я счастлива, что она вернулась, и благодарна, что она исцелила мою сестру и моего… и Келлина.

Келлин выглядит так, словно из-за моей запинки едва сдерживает ухмылку.

– Я все равно очень тебе обязана, так что ты будешь есть сегодня утром? – спрашивает Паулия.

– Я чувствую запах хлеба? – спрашиваю я.

Она протягивает противень, только что вынутый из духовки.

– С пылу с жару. Угощайтесь.

Она ставит передо мной тарелку и столовое серебро, кусок масла и горшочек с медом.

Теперь она нравится мне еще больше.

Паулия наполняет кухню непрерывным потоком болтовни, и мне нравится, что я могу только время от времени кивать или отвечать на вопросы. Есть в ней что-то такое, от чего становится спокойнее. Келлин берет себе булочку, намазывает ее маслом и поливает сверху медом. Я смотрю, как он откусывает кусочек, смахивает языком капельку меда с губы. От этого у меня еще сильнее начинают течь слюнки.

Когда он замечает, что я пялюсь на него, с ужасом опускаю взгляд в пол.

В какой-то момент мне становится слишком жарко, и, кажется, я больше не могу принимать участие в разговоре. Думаю, Келлин все понимает, потому что внезапно он уводит меня прочь, и наши руки снова сплетаются вместе.

Его шаги такие широкие, что мне приходится почти бежать трусцой, чтобы не отстать, потому что большая часть его роста приходится на ноги. Он толкает какую-то дверь, просовывает голову внутрь, а затем тянет меня за собой.

Я лишь мельком осматриваю комнату – неиспользуемая спальня. Мебель затянута белыми простынями. Воздух немного затхлый, и все покрыто тонким слоем пыли.

– С тобой все в порядке? – спрашивает Келлин. – Это было чересчур? Я знаю, что она болтушка, но…

Как только я понимаю, что мы одни, то набрасываюсь на него. Мы наедине и в безопасности.

Его спина ударяется о ближайшую стену, и мои губы накрывают его. Я вдыхаю его вдох. На вкус он как масло и мед, но даже это не самое сладкое, потому что затем он нежными пальцами откидывает мои волосы назад, обхватывает мои щеки ладонями и поворачивает мою голову так, как ему удобно, чтобы попробовать меня на вкус в ответ.

Мои руки скользят вниз по его груди, наслаждаясь сквозь одежду твердостью его тела. Меня поражает его мягкое тепло.

Его рубашка задралась, и мои пальцы находят обнаженную кожу.

Либо он не заметил, либо ему все равно, что я прикасаюсь к его коже, потому что в движениях его губ ничего не меняется. Поэтому я осторожно прижимаю тыльную сторону ладони к его голому животу.

Он ахает, и я отстраняюсь, как будто обожглась.

– Прости!

О нет, я все испортила. Это было уже слишком. Конечно, я все испортила.

Келлин прижимает меня обратно к себе. Его губы снова находят мои, и одной рукой он возвращает мою ладонь себе на живот.

Но, учитывая его предыдущую реакцию, я становлюсь менее уверенной. Что, если я сделаю еще что-то, что ему не понравится? Вдруг он просто потешается надо мной? Я обнаруживаю, что слишком напугана, чтобы двигаться, поэтому пытаюсь игнорировать прикосновение его голой кожи, вместо этого сосредотачиваюсь на его губах.

Келлин целует меня в подбородок, прикусывает мочку уха, а затем обдает мою кожу прохладным дыханием.

– Это просто было неожиданностью, – шепчет он восхитительно хриплым голосом. – Мне нравится, когда ты прикасаешься ко мне.

Я думаю о том, как его руки двигаются вверх и вниз по моей спине. То, что я ощущаю, когда его пальцы касаются моих щек. Когда он прикасается ко мне, я чувствую себя живой. Он тоже все это чувствует?

Я позволяю своей второй руке присоединиться к первой, а затем мои пальцы перемещаются к его обнаженной спине, и я давлю на нее, прижимаясь к нему еще сильнее.

Келлин издает тихий рык, и мне нравится, как он звучит. Я думаю, что могла бы провести годы, целуя этого мужчину, изучая звуки, которые он издает, места, к которым он хотел бы, чтобы я прикасалась.

Одна из его рук скользит вниз по моей талии, пока не достигает моего бедра. Он хватает его и поднимает вверх, так что внутренняя сторона моей ноги касается его сильного торса.

А затем он пытается проделать то же самое с другой ногой. Только тогда я не смогу удержать равновесие. Неужели он хочет, чтобы я..?

Я прыгаю, и он без особых усилий ловит меня. Он разворачивает нас, прижимает меня спиной к стене, поддерживает своими сильными руками. Его рубашка между нами задралась, и я провожу ногтями вверх и вниз по его спине, наслаждаясь тем, как напрягаются его мышцы под моими руками.

Не понимаю. Темре всегда становится скучно с мужчинами, и она меняет их, как перчатки. Похоже, ей нужно разнообразие, чтобы развлечь себя. Но у меня все не так. Я хочу выучить все возможные позы, в которых могу целовать одного-единственного мужчину. Думаю, что могла бы заниматься этим весь день без устали.

Спустя, может, час или даже пять часов, Келлин наконец позволяет мне соскользнуть обратно на пол. Я почти