Это может показаться глупым, но за последние несколько месяцев у меня совсем не было времени, чтобы посмотреть на себя. Ни в дороге, ни в заточении не было никаких зеркал. У матери Келлина было одно, но оно висело на стене в ее спальне, и было бы невежливо вторгаться в ее личное пространство.

Мое лицо расцвело веснушками сильнее, чем я когда-либо видела. Во время путешествий я много времени провела на солнце, и из-за этого их стало больше. На щеках они темнее, на губах – светлее. Мои короткие волосы отросли. Они всегда быстро отрастают. Когда мы бежали от Киморы, Темра отстригла мои прямые каштановые волосы где-то до подбородка. Теперь они доросли до плеч, и их концы слегка топорщатся. Раньше я собирала волосы в конский хвост, но долгое время они были слишком короткими для этого. А теперь у меня даже нет ленты для них. Может быть, в конце концов я смогу найти одну, но у Темры я их не видела.

Я тяну время и я знаю это. Смотрю в свои же голубые глаза. Все в порядке. Здесь нечего бояться. Это просто Келлин.

Но его бы здесь не было, если бы он не хотел поговорить. А говорить – страшно.

Как будто есть хоть что-то, что может опозорить меня перед этим человеком. Мы вместе прошли через ад.

Я делаю глубокий вдох и выхожу.

Келлина нет в комнате.

И все же вместо облегчения я чувствую раздражение.

Я бросаюсь к двери и вижу Келлина, который успел пройти примерно пятьдесят футов по коридору.

– Эй! – кричу я ему вслед. Он останавливается и поворачивается.

Не хочу кричать на весь коридор, поэтому бегу за ним, злясь на то, что он не сводит с меня глаз.

– Почему ты ушел? – спрашиваю я.

– Ты ушла первой. Я решил, что ты хочешь побыть одна.

– Нет! Мне очень нужно было сходить в туалет.

– Ты задержалась.

– Ну, сначала мне нужно было подготовиться к разговору с тобой, а потом я вышла и обнаружила, что тебя нет.

Я понимаю, как глупо это, должно быть, звучит, но уже слишком поздно брать свои слова обратно.

– Тебе нужно было подготовиться?

– Да. Иногда мне нужно успокоиться перед разговором.

– У нас что, должен состояться серьезный разговор?

Я не могу смотреть ему в лицо, поэтому останавливаю взгляд чуть ниже, на его сильной шее.

– Я не знаю. Но ты знаешь, какая я. Я начинаю нервничать, и мне приходится уговаривать себя сделать шаг.

– Так разве ты не должна была почувствовать облегчение, когда я ушел? И никаких пугающих разговоров.

Я опускаю взгляд в землю.

– Должна была. Но нет.

– Нет?

Я заставляю себя встретиться с ним взглядом.

– Нет.

– Скажи мне, почему сейчас ты разговариваешь со мной совсем не так, как тогда, когда мы вместе ехали сюда?

– Потому что раньше у нас не было выбора, мы вынуждены были находиться вместе. Молчание не было неловким – во всяком случае, не всегда, – потому что нельзя же без умолку болтать днями напролет. Но сейчас, если воцаряется тишина, то это моя вина.

С моих губ срывается стон.

– Это имеет хоть какой-нибудь смысл?

– Да.

Его пальцы дергаются, как будто он хочет протянуть руку и прикоснуться ко мне, но сдерживается.

Он… хочет прикоснуться ко мне?

Я помню его слова там, в лесу, когда у него, вероятно, было сотрясение мозга. Ему нужен равноправный партнер. Он не хочет быть тем, кто делает все сам. Кто всегда первым предпринимает какие-то действия.

И я очень, очень хочу взять его за руку.

Поэтому, несмотря на то что это пугает меня до жути, я протягиваю руку и касаюсь его пальцев, а затем сжимаю его руку в своей. Брови Келлина приподнимаются, но в следующее мгновение он меняет выражение лица.

– Ты действительно напугал меня, – говорю я. – В дороге ты бредил из-за лихорадки. Я не была уверена, что ты справишься.

Я встаю рядом с ним, и мы оба идем туда, куда Келлин направлялся до этого. Из-за нашей близости мое сердце бьется быстрее, чем обычно. Я пытаюсь заставить себя расслабиться.

– Как я мог не справиться, когда ты так хорошо заботилась обо мне? – спрашивает он.

Он нежно сжимает мою руку, а затем переплетает наши пальцы. Почему-то это нравится мне даже больше, чем просто прикосновение наших ладоней друг к другу.

Мне действительно нравится прикасаться к нему.

Келлин, кажется, точно знает, куда он идет, поэтому я позволяю ему вести.

– Как долго я спала?

– Около двадцати шести часов. Я проснулся лишь посреди прошлой ночи. Темра спросила, не присмотрю ли я за тобой, пока она будет ходить на тренировочные площадки.

Она тренируется еще усерднее, чем раньше, учитывая приближающиеся новости о Рависе. Она может тренироваться сколько угодно, но я не позволю ей приближаться к Равису или его армии.

– Куда мы направляемся? – спрашиваю я.

– Найти тебе завтрак, – говорит он.

– Ой.

– Ты, кажется, удивлена.

– Я не привыкла, чтобы кто-то другой заботился обо мне или думал о том, что мне поесть.

Я зажмуриваюсь и тут же хочу взять слова назад.

– Не то чтобы Темра не заботилась обо мне. Я имела в виду кого-то другого, кроме моей сестры.

– Не привыкай к этому, – говорит он. – Я у тебя в долгу за то, что ты спасла меня от Рависа, но с этих пор мы квиты.

Я смеюсь, чувствуя, как часть напряжения спадает.

– Найти мне завтрак – это немного не то же самое, что вытащить тебя из хорошо охраняемого замка.

– Ну ладно. Ты получишь два завтрака, а теперь перестань жадничать.

Келлин толкает широкие двойные двери, и я чувствую запах свежего хлеба и тающего масла. Мой рот наполняется слюной.

– Я пришел на кухню, как только проснулся, – говорит Келлин. – Повар нас просто обожает, так что мы можем получить здесь все что хотим и когда хотим.

Худая девушка с волосами, заплетенными в косы на макушке, достает противень из духовки. Она молодая, лет, наверное, двадцати пяти, и довольно хорошенькая.

Келлин проводит нас прямо к ней.

– Паулия, привет еще раз!

– Келлин! – восклицает она. Игнорируя меня, она обнимает его, и Келлин отпускает мою руку, чтобы ответить ей тем же.

Я чувствую, что хмурюсь, мой аппетит пропадает.

Она спрашивает о руке Келлина, и он показывает ее ей. Но, если Келлин проснулся лишь прошлой ночью, сколько времени могло пройти с тех