Шрифт:
Закладка:
После бала Марина Мнишек и Григорий Отрепьев поднялись на самый верх Москворецкой башни и оттуда восторженно наблюдали за чередой фейерверков, расцветившим ночное небо Москвы фантастическими цветами и диковинными зверями. Там их уста впервые соединились в упоительном поцелуе, и Самозванец заключил молодую жену в свои объятия, испытывая горячее желание больше никогда не выпускать из них любимую.
Смотря на совет и любовь, воцарившихся между Отрепьевым и его женой Петр решил, что пора ему позаботиться и о себе, вернуться к Ксении. Он вздернул на сук пойманного чернокнижника Трифона и раскрыл заговор Василия Шуйского против Отрепьева. После того как все враги оказались повержены, больше ничто не угрожало Самозванцу и его сподвижникам. Воевода Басманов вскочил на коня и со скоростью ветра помчался в заветную деревню. Ксения уже собиралась ложиться спать, но после долгожданного приезда мужа ее сон как рукой сняло, и она с большой охотой приготовилась слушать рассказы Петра в чудесную майскую ночь, сидя на скамейке под яблоней в саду.
Видя ее нескрываемый интерес, Петр, не смолкая, говорил целый час о том, какая пышная свадьба получилась у Григория Отрепьева. Потом он запнулся, сообразив, что дочери Бориса Годунова вряд ли приятно слышать о торжестве Самозванца, чье появление в Москве привело к свержению ее семьи.
— Ксеньюшка, ты не печалься о том, что не удостоилась таких почестей как Марина Мнишек, — в качестве утешения сказал он ей. — Великий государь хочет завоевать Крым, а после обещает отдать царство Тавриды под мою руку. Мы будем жить в цветущем южном крае, и ты станешь истинной царицей в Херсонесе, где крестился великий князь Владимир, окутанная славой и поклонением!
— Петя, мне нет дела до почестей. Лишь бы ты был рядом со мной и не подвергался больше опасности на поле брани, — тихо сказала бывшая царевна, положив голову на плечо мужа.
— Вот-вот, послушайся жену, Петр Федорович, — послышался назидательный голос из-за кустов малины. Басманов присмотрелся к ним и увидел, что это точно няня Федулова снова взялась его поучать и наставлять на путь истинный.
Дарья Ивановна перевела дух и продолжила: — Отрепьев тебе наобещает всего с три короба, язык-то у него без костей. Слышала я, какие непотребства намедни в Москве творились, гнев Божий скоро поразит Самозванца. Оставь вора и изменника Отрепьева, Петр, лучше пасекой займись, мед гони, и держись подальше от Москвы.
— Нет, не могу я оставить великого государя, няня, — отрицательно покачал головой воевода. — Побратались мы, поклялся я быть с ним вместе до самого конца — хорошего или худого!
— Вот ослушник! — рассердилась Дарья Ивановна, и обратилась к Ксении: — Хотя бы ты, голубушка, вразумила его.
— Как Петр Федорович решит, так оно и будет, — ответила ей Ксения, застенчиво опуская глаза вниз.
— Ясно, ты жена без году неделя, тяжело тебе спорить с ним, — сердито сказала Федулова. — А ведь твое веское слово может спасти его жизнь от врагов Самозванца и сохранить ваше семейное счастье.
— Мой венчанный муж Богом данная мне судьба и я все приму от него — с радостью счастье, и без ропота несчастье, — так же непоколебимо ответила ей молодая жена воеводы Басманова. — Только не было бы между нами раздора и не угас связывающий нас сердечный огонь.
Дарья Федулова не нашлась, что возразить Ксении, и только в изумлении смотрела на нее, потрясенная ее твердой верой в высшее предназначение супруга для жены. Такую веру не могли сломить даже ее горькие слова об обреченности всех, кто связал свою судьбу с безбожным Самозванцем. Петр же ощутил небывалое счастье от той безоглядной любви, которую испытывала к нему его молодая жена. Ксения поистине была готова разделить с ним радость и горе, невзирая ни на какую опасность. Он привлек к груди свою прекрасную царевну, и Дарья Ивановна тихо отступила от них, больше не смея мешать их задушевному разговору.
Несколько дней Петр и Ксения наслаждались покоем и делились планами на будущее, где главное место занимало появление совместных детей. Петр мечтал о трех сыновьях и дочке, с увлечением рассказывал жене, что думает сделать для их благополучия, а Ксения с согласной улыбкой разделяла все его стремления.
Их уединение нарушил спешно прискакавший стрелецкий голова Кузьма Трошин, которого воевода Басманов оставил за главного во время своего отсутствия в Москве.
— Петр Федорович, беда! — тяжело дыша крикнул он, спрыгивая с вороного коня. — Василий Шуйский задумал измену, и его сторонники готовятся напасть на государя!
Воевода Басманов на мгновение закрыл глаза, словно ему тяжело было смотреть на белый свет и стиснул зубы. Сбылись его худшие опасения, что Шуйский им еще доставит немало хлопот. Григорий Отрепьев великодушно помиловал этого коварного интригана, несмотря на то, что он уговаривал друга не доверять этому вечному предателю, покушавшемуся на его жизнь, и теперь приходилось пожинать плоды Гришкиного неуместного благородства.
— Ты сообщил великому государю о заговоре? — стараясь сохранить спокойствие, спросил он Трошина.
— Меня не допустили к нему поляки, — понурив русую голову, словно он был в чем виноват, ответил стрелецкий голова. — Стерегут его ляхи, боятся утратить свое влияние на него.
— Молодец, Кузьма, что примчался ко мне! Нужно спасать царя! — решительно сказал Петр.
Он наскоро простился с Ксенией, няней Федуловой и помчался в Москву так же быстро, как и прискакал в Люберцы из нее вместе с Трошиным.
Ксения неотрывно смотрела ему вслед из окна и затем, не в силах преодолеть глубокое волнение за него опустилась на колени перед иконами в красном углу и начала горячо молиться за мужа, моля Бога, Пресвятую Богородицу и все святых сохранить ему жизнь.
Эпилог
Часы на Спасской башне громко начали отбивать удары, возвещая время наступления возмездия и желанной мести. Притаившиеся сторонники Шуйского заслышали бой курантов и оживились, готовясь к действию. Все больше и больше заговорщиков, одетых в неприметную одежду, но с набором оружия, стали появляться на темнеющих улицах Москвы.
В эту ночь стрельцы и казаки, в
