Искусству падать в Том поселке будущих канатоходцев обычно обучает старик с двурогой бородой. Он живет в покосившемся бревенчатом домике возле заброшенной водонапорной башни. Несколько раз во сне Дине хотелось примкнуть к канатоходцам, попробовать, каково это: медленно двигаться над верхушками деревьев, над валунами ущелья и сверкающим внизу горным ручьем. Каждый раз жители поселка не возражали, только ставили ей условие. Одно-единственное. И Дина снова отправлялась узнавать и договариваться о своих занятиях по искусству падать.

Ранним утром она взбиралась по улочке мимо лачуг и хибарок, мимо сараев, курятников и бань к бревенчатому строению, окруженному тутовыми деревьями и мушмулой. Она стучала во входную дверь специальной колотушкой, висящей на цепи возле крыльца. Стучала снова. Ждала на крыльце, вслушиваясь в шорохи и скрипы темного дома. Бродила по изнуряющей жаре, поглаживая ладонью шершавую краску, очень боясь притаившихся в зарослях многоножек и змей, заглядывала в окна, но не видела ничего, кроме разодранного кое-где пыльного тюля. Иногда она замечала на подоконнике лениво глазеющего на нее кота. Слышала вскрики растревоженной птицы, гнездо которой располагалось в ветвях соседствующих с домом деревьев. Устав от безуспешных попыток, Дина возвращалась к крыльцу. Стучала настойчивее. Сидела на ступенях, наблюдая заросшую тропинку, бочку с водой, заучивая наизусть каждый кустик огорода, каждую миску, штырь, топчан хозяйства старика-учителя. Она безотрывно и упрямо глазела на черную чугунную калитку. Но никто не открывал ей входную дверь темного дома. Никто не приходил к ней навстречу. Каждый раз, не дождавшись и не договорившись насчет уроков, снова не обучившись искусству падать, она просыпалась разочарованной, опечаленной и очень несчастной.

Дети Того поселка до совершеннолетия ходят по канату в безрукавках и жилетках, расшитых осколками зеркал. Ребенок беспечно и легко бежит на цыпочках, почти не касаясь каната, отчаянно балансируя и извиваясь из стороны в сторону, а зеркала на его жилетке тихонько позвякивают, не давая маленькому канатоходцу задуматься и замечтаться. Со стороны жителям долины кажется, что дети Того поселка бегают по канату в зеркальной чешуе, рассыпая по дну ущелья, по пастбищам и лугам солнечные всплески, слепя солнечными зайчиками глаза случайным наблюдателям, тайным надзирателям, любопытным пастухам и прохожим.

Дети Того поселка обучаются мастерству падать, играючи, с лету ухватывая все премудрости падения, вплоть до главного, жизненно важного удара ладонями оземь за пару секунд до удара всем телом. Дети относятся к падению легко и беспечно. Они сидят в тесной полутемной комнатке старика-учителя неугомонным рядком. Они слушают, разместившись шумной непоседливой стайкой на домотканом коврике, перекатывая за щеками леденцы, цокая языками, почесываясь, поигрывая сжатой в кулачке монеткой. Они кивают, слушая вполуха тихие речи старика о том, как правильно группироваться во время падения. Внимая его объяснениям, дети ненасытно улавливают далекие и манящие гудки поездов и, возможно, даже шум моря, которое наверняка есть где-то там, и еще дальше, за горами, за долинами, ущельями, пастбищами, лугами, за многие сотни километров отсюда.

На южной окраине Того поселка, возле кладбища жертв войны, в небольшом каменном доме живет женщина по имени Улья. Из окон ее террасы видны заросли и верхушки крестов. Бабочки и стрекозы целый день беспечно мерцают над могилами жертв, завоевателей, захватчиков и ополченцев той войны.

Женщина по имени Улья редко выходит из дома. Ее почти не видно на улочках. У нее в саду свой колодец. У нее во дворе – печь, на которой можно жарить баранину и готовить плов. Торговки каждое утро приносят ей овощи, лепешки и сыр. Почтальон и разносчик каждый вечер приносят с вершины соседней горы-сестры и из дальних селений газеты, стиральные порошки, лекарства, отрезы материи на новые платья. Маленький низкий дом Ульи окружен садом гранатовых деревьев и грецких орехов, окутан молчанием, которое сильнее шелеста листвы и шума ветра в сухих травах кладбища. Молчаливый дом скрывает и утаивает происходящее внутри плотно задернутыми шторами, опущенными камышовыми жалюзи. Некоторые любопытные утверждают, что видели в освещенном окне мужской профиль. Другие шепчут, будто по ночам не раз слышали в таинственном доме Ульи смех множества людей. Но никто точно не знает, с кем живет Улья, с кем она разговаривает, смеется и слушает музыку по вечерам.

Пару раз в месяц женщина по имени Улья все же появляется из своего райка, в синей шляпе, похожей на кувшин с обветшалыми полями. Укутанная в серо-голубые шелка, придающие ей сходство с голубем, она струится по улочке, кивает встреченным торговкам, машет рукой старушкам, курящим на балконах, и белотелым матронам, томно уплетающим ягоды на верандах своих лачуг. Приблизившись к оставшимся от моста чугунным опорам, Улья улыбается глуховатому сторожу. Она идет по канату в своей тяжеленной шляпе, в которой таится гнездо диких пчел. Она идет по канату плавно и медленно, стараясь не делать резких движений, ничего не подмечать, ничему не удивляться. Как и другие канатоходцы Того поселка, чуть разводит руки в стороны и, легко балансируя, движется над пастью ущелья.

Вокруг нее всегда вьются пчелы. Иногда их всего две-три. Иногда пчелы возвращаются с медом или улетают на поиски цветов на луга долины. Но бывает, Улья с головы до ног окутана неугомонным, взволнованным роем. Сотни пчел вьются вокруг ее лица, не зная покоя, возмущенно и непримиримо жужжа в предчувствии скорого дождя. А она медленно идет по канату к дальней вершине, стараясь не шевелиться, почти не дыша.

Жители долины подкарауливают, чтобы понаблюдать, как Улья на этот раз пройдет над ущельем. Всем интересно, что она будет делать, потеряв равновесие, сумеет ли сгруппироваться, падая вниз. Иногда во сне Дина часами сидит на огромном холодном камне в глубине ущелья, в прохладном сумраке, возле сверкающего по дну ручья. Сидит, швыряет камешки в ручей и тоже пытается покараулить Улью. Чтобы задрать голову и увидеть ее на середине каната, закутанную в серо-голубой шелк, парящую над пропастью на фоне ясно-голубого неба, в шляпе с огромными полями, вокруг которой увиваются пчелы.

Старушки Того поселка, оставившие канат, навечно осевшие на скамейках и табуретках, утверждают, будто женщина по имени Улья больше всего на свете боится высоты и пчелиного укуса. Будто бы она почти каждую ночь падает во сне в холодное ущелье, зная, что этот сон рано или поздно сбудется во всех его бликах, запахах и страхах. Поговаривают в Том поселке, что однажды, ранней весной, пятилетняя девочка Улья ела во дворе яблоко. Вообще-то, бабушка и мама строго-настрого запрещали Улье есть во дворе что угодно, даже конфеты, но в то утро девочку угостила