Заплетя дочери косу, я оцениваю её отражение в зеркале:

– Вот так гораздо лучше, – улыбаюсь я ей.

Когда мы добираемся до школы, там уже полно людей и веселье в полном разгаре. Я кладу глазированные булочки на стол, улыбаясь мамам, которые держатся особняком. Они все старше меня, коротковолосые и чинные, но я сделала над собой усилие, чтобы приблизиться к их кругу. Я болтаю с ними на школьных мероприятиях и занимаюсь общественной работой во всяких комитетах и ассоциациях. Но, как и в случае с детьми, в родительской среде сложилась определённая иерархия. Матери популярных детей держатся вместе и организуют школьные вечера. Их дети совместно занимаются спортом и ежедневно встречаются, но поскольку моя дочь так пока ни с кем и не подружилась, я чувствую, как всё ниже падаю в глазах других матерей. Вот и теперь они приветствуют меня снисходительными кивками и улыбками, а потом продолжают общаться между собой, не удостаивая меня внимания.

– Пройдём в зал? – спрашиваю я, пытаясь оторвать дочь от моей ноги. Она кивает. Это движение настолько неуловимо, что его замечаю только я. Даже удивительно, какая она замкнутая на людях, несмотря на те потоки слов, что я каждый день слышу из её комнаты. А вот при общении, кроме односложных реплик, от неё ничего не добьёшься. Но она послушная, и я вижу, как теперь она делает гораздо больше усилий, чтобы мне угодить.

Мы входим в зал и стоим там, как две неприкаянные, глядя, как кругом носятся остальные дети. Скользя по полу, они играют в догонялки и запрыгивают друг на друга, что больше всего напоминает игрища павианов. Потом один из отцов останавливает музыку, и это броуновское движение прекращается.

– А теперь мы сыграем в игру, – громко объявляет он, утихомирив особо расшумевшихся мальчишек. Он объясняет правила, при этом большинство детей его не слушает – да они, видимо, и так с этой игрой уже знакомы.

– Беги поиграй со всеми, – говорю я, слегка подталкивая дочь в спину. Она смотрит на меня, и на мгновение мне кажется, что её глаза наполняются ужасом, будто я предлагаю ей сделать что-то неприличное. Однако она подчиняется и выходит на середину зала. Когда начинает звучать музыка, она двигается в такт, а когда музыку останавливают, она, как и другие дети, устремляется в один из углов зала. Согласно жребию, её угол в безопасности. Она оборачивается и с улыбкой машет мне рукой, будто она актриса на сцене, а я одна из зрителей, пришедших на спектакль. Меня словно пронзает током, и я краснею, заметив, как на неё глядят другие девчонки и хихикают.

– Которая егоза ваша? – спрашивает голос у меня за спиной, и я оборачиваюсь. Я узнаю его немедленно, хотя до этого видела лишь сверху. Он недавно переехал в квартиру на первом этаже нашего дома. Несколько дней назад я наблюдала, как он заносит мебель. И впечатление, что создалось у меня тогда, оказалось верным: он высок и спортивен, и у него тёмно-русые волосы. Однако его тёплый взгляд я вижу впервые.

– Девочка в синем платье, – говорю я. – Та, что с косичкой.

– На вас похожа.

– Вы так думаете?

– Да, очень, – он улыбается так, будто делает мне комплимент.

Вообще-то, она уже не та малышка с крупным носом и слишком резкими чертами лица. Её нос уже не так выдаётся, черты смягчились, а пронизывающий взгляд в обрамлении тёмных ресниц привлекает внимание. Может, с возрастом она и похорошеет, но сейчас её внешность скорее яркая, чем миловидная.

– А мой тот, что зашёлся в танце. – Он указывает на мальчика, который, упав на колени, бьёт по струнам воображаемой гитары.

Я смеюсь:

– Хотела бы я быть такой непосредственной.

– Вы могли бы оторваться на танцполе, – говорит мужчина. – Как это кое-кто и делает.

Мы одновременно переводим взгляд в сторону отца, который, видимо, не удовлетворившись ролью диджея, присоединился к детям на танцполе и теперь нелепо трясёт бёдрами, дёргая ими туда-сюда и неуклюже размахивая руками.

– О нет. Мне и здесь неплохо, – говорю я.

Будто прочитав мысли друг друга, мы оба улыбаемся, и я вдруг чувствую, как воспрянуло моё либидо. От него приятно пахнет, и стоит он так близко, что я улавливаю аромат кофе, который он только что пил.

– По-моему, мы уже раньше где-то виделись, – говорит он, разглядывая меня.

– Да, вы, похоже, недавно переехали в наш дом.

– А, точно, – кивает он. – Значит, мы соседи.

– Судя по всему, да.

– Хаплиди, – представляется он, протягивая руку. Я пожимаю её, сознавая, что рукопожатие длится дольше, чем требуют обстоятельства.

– Надо как-нибудь организоваться, чтобы наши дети вместе поиграли.

– Было бы здорово, – говорю я, хотя с трудом представляю, как это возможно. В гости к моей дочери друзья пока не приходили, и, по моим ощущениям, ситуация вряд ли изменится в ближайшем будущем. Она, похоже, так ни с кем и не подружилась. К ней никто не подходит, чтобы поболтать, да и вообще никто на неё не обращает внимания. В обществе других детей она выглядит более отчуждённой, чем когда в полном одиночестве играет со своими солдатиками.

– Мы с сыном в этом районе новички, так что Стефан, по сути, ещё ни с кем не знаком.

– Однако раскованности ему, похоже, не занимать, – говорю я, переводя взгляд обратно на танцпол, где сын моего нового соседа скачет, как кенгуру.

Хаплиди вздыхает:

– Я бы даже сказал, раскованности у него через край.

– Ну, может, с его помощью моя дочь выберется из своей скорлупки.

– Она стеснительная?

Я пожимаю плечами. Стеснительность – не совсем то слово, которым бы я описала свою дочь.

– Она самодостаточная, – говорю я после секундного размышления.

– Это хорошее качество.

Музыка умолкает, и одна из мам громко оповещает всех присутствующих, что можно приступать к еде. Дети бросаются к ней гурьбой. Хаплиди что-то говорит, но его слова тонут в окружающем визге. Он обречённо качает головой, а в следующий момент рядом с ним оказывается его сын и тянет Хаплиди за рукав. Тут я чувствую, как в мою ладонь проскальзывает маленькая холодная ручка, и опускаю взгляд на свою дочь.

Остаток вечера я наблюдаю за ним. Он беседует с остальными родителями, подыгрывает своему сыну и со смехом реагирует на шутки других отцов. Он один из тех, кто привлекает к себе людей. Я вижу, как матери ему улыбаются, а отцы кивают каждый раз, когда он что-то говорит. Когда он внезапно стреляет глазами в мою