— Сил нет, — словно не расслышал Маккена.

— Ну еще бы! Такая потеря белков! Энди, дай ему…

— Не дам! Не могу!

— Большой кусок свинины, — окончил Шон, так и не затормозив.

Мальчишка показательно обнюхал себя и заключил:

— Подождет! Я сам воняю не лучше свинятины в стойле.

— Помойся, — поддел его Рой. — Я грязную не хочу.

— Да пошел ты! — огрызнулся парень уже с нижней ступеньки.

— Или хочу? — вслух подумал Маккена, производя доскональные изыскания у себя в паху. — Стив, милый, кофе, наверное, в полке, а молоко может быть в холодильнике. Или не быть, не знаю.

— Отличное в вашем заведении обслуживание! — крикнул Шон вдогонку Рою.

— Самообслуживание! — поправил тот. — Я буду черный, а детка… Сам знаешь!

— Не объешься!

— Одна доза! — от самой ванной крикнул Маккена. — Для поддержания сил!

Стив сварил кофе. Вытащил из холодильника все, что смог там найти, и даже успел отрезать полтора куска ветчины, когда повеселевшие друзья появились в гостиной. Глядя на них, он чуть не поперхнулся от смеха.

— Вы бы себя видели! Какой грузовик вас переехал?!

— Меня - Рой, — не заставил ждать Энди.

— А меня - товарный поезд, — грустнее и обреченнее сообщил Маккена.

— Рой, — парень заластился кошкой, — пожалуйста, пожалуйста, покажи ему ангела.

— Вот он. Пусть смотрит сколько влезет.

Он ткнул парня пальцем в грудь.

— Ну, того, с крыльями, — парень вдруг стал пятилетним капризным ребенком, выпрашивающим конфету.

— А что ты мне за это дашь? — Рой мгновенно преобразовался в шестилетнего, не менее капризного мальчишку.

— Я же только что тебе дал!

Энди осталось только упереться кулаками в бока и отвесить губу.

— Не помню, — Маккена наглел на глазах.

— Так! — не выдержал Стив. — Знаете что?! Только не говорите, что вы опять собрались… Мне вполне хватает одной такой кроличьей семьи! Второю я уже не выдержу!

— Вот видишь, — обрадовался Энди. — Торг неуместен!

— Валяй, покажи мне ангела, — Шон пытался внести стройность, — а вечером выставишь ему проценты. Кстати, детка, ты не забыл, у нас сегодня по плану невиданный акт самозабвенного самопожертвования и раскрепощения самозакомплексованно сжатой недосвободной личности на благо процветания свободноизъявленного искусства.

По мере последовательного произнесения этого сложносочлененного набора звуков брови парня лезли на лоб.

— Рой, лучше покажи ему ангела, а то, чего доброго, хуже будет.

— Согласен.

— Энди! — окрик Маккены застиг парня в дверях. — Скажи Стиву, чтобы завтра шел к черту! Нам надо, наконец, сделать эту проклятую рекламу!

— Я попробую, но, боюсь, он пошлет тебя раньше!

— Тогда передай ему, что я не пойду! Мне некогда!

— Как бы мне не пришлось отдуваться за всех, — улыбнулся парень уже на улице.

Энди застал в клубе табун каких-то молодых людей. Человек десять. Не меньше. Пройдя мимо них уверенным шагом завсегдатая, парень вошел к Стиву в кабинет.

— Привет. Ты что, решил сменить персонал?

— Пока нет. С чего ты взял?

— А что там за стадо? Они пялились на меня, словно на обезьянку в цирке.

— Поверь моему опыту, мой мальчик, на обезьянок так не пялятся, — улыбнулся Стив. — А все эти молодые люди вот уже минут сорок ждут твоего звездного появления.

— И что им всем из-под меня надо?

— Твое недозревшее, но при этом чувственно-недоразвращенное тело.

Брови парня опять поднялись, придав легкую волнистость загорелой шкурке лба.

— Что-то мировосприятие сегодня тормозит на входе в голову, — так же сложно попытался ответить Энди.

— Вот они и пришли помочь ему лучше проскакивать внутрь. Ну, что-то типа смазки.

Брови мальчишки попытались взять очередную высотную планку, но поехавший вниз подбородок до критического значения растянул кожу лица, и предел ее эластичности на этом закончился.

— Стив, ты что задумал? Только не говори, что…

— Прости, детка, но учитель готовит тему урока, так что раздевайся, чувствуй себя свободно и вперед.

— Не, меня это не вдохновляет.

— А тебя, собственно, и не должно. Вдохновение сейчас больше им нужно. — Стив махнул рукой в сторону двери. — К тому же, если оно смазано бумажкой, на которой нарисована пятерка с двумя нулями, оно должно усилиться.

— Какая бумажка? — не понял Энди.

— Короче, — заявил Стив тоном, не терпящим недопонимания. — Раздевайся и иди, поработай моделью. Я объявил, что куплю два лучших эскиза - себе и Рою, так что не трать мои деньги зря, котик.

Если и можно было быстро убить Энди, то кроме Шона этого, наверное, быстрее никто бы не сделал.

— Часа три. Может, чуть больше, — Стив добил парня видом зашкаливающей наивности. — Если у тебя возникнут напряги, скажи, мы устроим перерыв.

Где должны возникнуть напряги, парень спросить не решился, подумав, что Шон все пустит в давно знакомое русло. «Вот и тебя накрыло „голое шоу“. Он прав. Тему урока выбирает учитель. Сам же просил», — подумал мальчишка.

Энди разделся. Нехотя. Ему подумалось, что он как-то сразу уменьшился. Механизм, стягивающий его тело в какую-то неопределенную внутреннюю точку, работал исправно.

— Смелее, детка, — подбадривал Шон. — В прошлые разы мне казалось, ты не такой стеснительный. Надо бы спросить у Роя. Но, судя по всему, я могу уже предугадать ответ.

— А он знает, чем я собираюсь заниматься?

— А надо? Если хочешь, чтобы все рисовали твое возбужденное чувственно-недоразвращенное тело, я его вызову. Поверь мне…

— Не надо.

— Только очень тебя прошу, не думай о нем.

— Боишься, подъемный механизм сработает? — Энди улыбнулся, и Стив почувствовал, что парень расслабился. Ну, почти.

— А что, нет? — он по-лисьи хихикнул, удаляя из парня последнюю дозу блокаторов стеснения.

Энди был удивлен. Мозг требовал объяснений. Его стеснение, казалось, застеснялось вперед него самого и спряталось, заливаясь краской в каком-то тесном темном углу. Он еще успеет слиться с ним. Позже.

Шон повозился, выбирая позу, в которой парню придется прикидываться статуей на протяжении последующих трех… Трех? .. часов. Наконец, удовлетворившись эндиной, вполне классической греческой позой, оставил его наедине со временем, самим собой, глазеющей толпой и удалился. Поначалу парню было несколько неудобно. Только чуть-чуть "несколько". Казалось, он ощущает каждой клеткой кожи материальность этих десяти взглядов. Он даже научился классифицировать их. Каждый касался его по-своему. Кто-то гладил, кто-то буравил, что-то прикидывал на себя. Он почему-то ощущал их даже спиной. Прошло совсем немного времени, и парень уже смотрел на художников свысока. Со снисхождением уверенной в себе модели. Благо, сцена, его рост и наглость позволяли.

Стив, который периодически всплывал в поле зрения Энди, потихоньку начал слизывать капли, срывающиеся из переливающегося через край, распустившегося спокойствия парня. Он смотрел на него опытным взглядом творца, оценивающего только что созданную модель. Излазив и исследовав его близко, он впервые увидел мальчишку с такого расстояния. Обнаженная луна, взирающая с высоты сценического неба. Он вдруг подумал про ангела. Ангела Роя. Ни ребенок, ни взрослый. Тонкое мягкое состояние перехода. И не мальчик, и не мужчина. Шаткий туман, который недолго бывает в утренние часы пробуждения. Чуть раньше - и его еще нет. Чуть позже - и его уже не будет. Рой видит дерзко. Бросает вызов богу, творя свой мир. Есть у художников такой особый взгляд, пропитанный потаенным вожделением, слишком легким, чтобы его заметили другие. И любой объект, любая вещь, попадая в его призму, изламывается, гранится в нем, вскрывая иной, потаенный смысл. Рой специально утяжеляет, называя его блядским, но Шон знает: он просто прячет его в грубую, шершавую оболочку, чтобы ничто не нарушило сплетения невесомых прозрачных нитей, из которых он соткан. И сейчас Стив смотрит на мальчишку именно этим взглядом Роя. Он видит нерасправленные незрелые крылья, так бережно сложенные у того за спиной. Он почти близок такому состоянию художника, когда мозг делится на три полушария, и этот третий сегмент рвет личность пополам, заставляя одновременно существовать в двух параллельных измерениях, как масло из воды, выталкивая на поверхность тонкую пленку второй внутренней реальной сущности. Сущности творца.

Странное ощущение вьет гнездо внутри Стива, чтобы после возвращаться. Возвращаться всякий раз. Причастность. Это что-то, чему нет объяснения, чье касание неощутимо. Что-то, что миллиграммами создает то, что после явится миру целостно и мощно. Что-то, что после нельзя будет разделить, поймать или отнять. Ветер, сочащийся сквозь пальцы. Сколь сильно ты ни чувствовал бы его порыв, сколь страстно ни пытался увидеть — все и ничего. Всегда и никогда.

Стив проходил, заглядывая в эскизы, но они