Мирай задумчиво оглядела пейзаж на стене, но, было видно по лицу, как будто ничего схожего с моим ощущением не почувствовала.

– Ладно, пока не могу понять, чего ей не хватает. Но это определенно шедевр. Где ты взяла его?

– Купила на распродаже прошлым летом у одного уличного художника. Мне понравилась концепция. Одинокий луг, спокойная ночь. Тема одиночества и уединения души. Безграничный космос и луна как символ стремления к чему-то далекому. Это нашло отклик в моем сердце, потому и взяла. Всего две сотни за нее отдала.

– Две сотни?! – воскликнул я. – Да ну, она должна стоить не меньше пятисот!

– Ну что уж поделаешь, уличные художники не могут завышать цены, а вынуждены, наоборот, занижать, иначе их искусство просто никто не купит. Но я согласна с тем, что она стоит куда больших денег. Моя бабушка, кстати, тоже художница.

– Правда?

– Ага. Все картины на втором и первом этаже – ее работы. В соседней комнате на третьем тоже есть пара ее картин.

– Она всё еще рисует?

– Да, это ее хобби. У нее в кухонном шкафу спрятан набор художника. Или как там это у профессионалов называется…

– Понятно. – Тут я понял, что нужно переменить тему. – Слушай, а ты, как я слышал, неплохо играешь на гитаре.

Мирай снова взялась за гриф гитары и едва заметно обнажила зубы.

– Спасибо. Я уже три года как занимаюсь музыкой. Подтянула навыки игры на клавишных и гитаре как раз. Хочешь, сыграю?

– Пожалуйста. Мне интересно.

– Тогда давай начнем с гитары. Что хочешь услышать?

– Давай что-нибудь, что нравится тебе.

Она довольно кивнула и начала играть аккорды знакомой мне песни. Я почти сразу же узнал мотив группы Oasis и ее бессмертный хит. Внезапно Мирай негромко запела. Лирика песни смешалась с гитарным боем, и меня вновь заворожило. С переходом на бридж я решил в унисон с ней затянуть томным голосом строки из Wonderwall. Так мы вместе спели еще и припев, а затем моя возлюбленная порывисто переставила пальцы на грифе, и на весь этаж, а скорее, и на весь дом, зазвучали Supersonic и Little by Little того же коллектива. Не возникало сомнений, что эти британцы безумно нравились Мирай. Как и наши соотечественники из Сиэтла – композиция Heaven Beside You следом выскочила из-под ее ловких пальцев. И исполнение было пронзительно трогательным. Мелодия Radiohead, неожиданно вошедшая в очередь, несколько вскружила мне голову – так гипнотизирующе Прайс распевала Jigsaw Falling into Place. Канадцы тоже не остались в стороне – Wake Up ворвалась в музыкальный парад нежно и чувственно, однако с уверенным напором. Затем, минуты через три, резко оборвалась на высокой ноте, и в заключение Мирай спела Follow группы Breaking Benjamin.

По окончании этого небольшого, но славного попурри я захлопал в ладоши и похвалил свою любовь за безупречную игру.

– Раньше это всё добро предназначалось в основном для гостей, – промолвила она, ставя гитару на место. – Но гостей так и не было ни разу, и со временем я стала появляться здесь всё чаще и чаще, вот и выучилась до «нормального» уровня.

– Я вообще разучился играть на гитаре, – признался я, так и не вспомнив, когда в последний раз скользил рукой с лада на лад.

– Вот как. А ты умел?

– Да так, просто по прихоти рок-мальчика во мне. Ничего серьезного, если честно.

– Понятно. Ну, теперь…

– Сыграй мне на барабанах! – тут же слетело у меня с губ.

Мирай как будто выпала из реальности, однако быстро пришла в себя и согласилась, направившись к ударной установке.

«Я хочу увидеть, как ты кричишь тут».

Крик получился что надо. Всё началось снова с брейка, который перерос в быстрые рок-панк-ритмы. Подчас казалось, что даже слишком быстрые. Она играла так, словно сама сидела на раскаленном камне, который чуть ли не прирос к ней, и у меня появилась идея.

Я совсем спонтанно схватил в руки ее шестиструнку, включил комбик и принялся играть то, что помнили руки. А помнили они мало чего, поэтому получалась очень странная импровизация. Она была настолько плоха, что уши с трудом воспринимали, но не настолько, чтобы безудержно хотелось остановить. Что-то было в этом шуме притягательное. Словно я пытался подстроиться под душевную бурю Мирай, которая как будто бы даже и не заметила мой аккомпанемент. Она словно изолировалась. Для нее не существовало ни меня, ни гитары – никого и ничего, кроме стареньких барабанов и мощного потока не то гнева, не то отчаяния.

Всё закончилось так же неожиданно, как и началось, – у Мирай просто сломалась палочка, когда она в очередной раз ударила по тарелке. И от этого я почему-то напугался, словно у меня самого во время игры слетела струна.

– Я такого не ожидала, – сказала она, переводя дыхание и вставая из-за установки. – Ну, это не первый такой случай. У меня есть еще несколько пар в ящике. Но ты, наверное, уже оглох?

– Пожалуй, я в восторге, – ответил я честно.

– Я рада. – Она наконец-то осклабилась в полной мере. – Ну тогда давай на клавишных сыграю.

Мирай подошла к совершенно новому семиоктавному синтезатору, будто его купили только вчера. Когда включила его, она уселась и проверила звук, понажимав на пару-тройку нот. Меня поразило, как чисто и схоже с настоящим роялем он звучит.

– Что бы такого сыграть…

Она с хитрецой посмотрела сначала на меня, потом на картину луга, затем снова на меня, а следом на окно. Встала из-за инструмента и, ничего не сообщив, закрыла все окна с помощью жалюзи. Помещение полностью поглотил бордовый сумрак, но он тотчас же рассеялся, стоило Мирай нащупать где-то какую-то кнопку. По потолку причудливой цепью проходила гирлянда. Я заметил ее только в тот момент. Она пылала радугой.

– Ты знаешь, какое настроение у меня сейчас? – промурлыкала Мирай, не смотря в мою сторону, и, нахимичив с той же кнопкой, окрасила комнату в лазурный цвет небес.

– Красота… – только и сказал я.

Мирай ничего не ответила и уже изящно выпрямила спину за синтезатором. До моих ушей донесся вздох.

– Давай я сыграю тебе… мой «Голубой период» по Эйнауди.

Я затаил дыхание. В глазах возлюбленной я увидал сверкание решимости.

– In un’altra vita, – обозначила она номер, и магия звука завихрилась в воздухе.

Это было что-то с чем-то. Воистину искусная игра. Мирай никогда не была профессионалом в моих глазах, однако ее способности в тот день просто перевернули мое представление о людских способностях в принципе. Не знаю, что со мной тогда случилось, но движение ее рук, плавное и выдержанное, заставило сердце мое биться чаще. Она играла в сдержанном темпе минуты две, а потом ее манера стала грубее и как бы быстрее, но качество исполнения от этого отнюдь не пострадало. Я был чуть ли не свидетелем восьмого чуда света. Из-под ее пальцев словно вылетали искры. Ее голова своими убаюкивающими мерными покачиваниями, подобно дирижеру, управляла великолепным танцем нот. Глаза поблескивали