отца не выдерживаю. Я всхлипываю раз и еще раз, а когда горячие слезы полностью застилают глаза, отец разворачивает меня к себе и прижимает к своей груди.

Его родной запах, участие, то, что он, единственный близкий мне человек, рядом, прорывает плотину моей сдержанности. Я реву взахлеб, выпуская из себя горечь обиды и злости, оплакивая маму, мои отношения с папой, с Максимом, собственную глупость и доверчивость. А папа молчит, позволяя мне выплакаться, лишь гладит меня по волосам и спине до тех пор, пока последние рыдания не затихают.

— Не знаю, поверишь ли ты или нет, но я бы никогда не сделал того, что сделал, если бы не верил, что вы с младшим Андреевым идеально друг другу подойдете, — внезапно говорит он тихо.

— О чем ты говоришь, пап?

— Тебе нужен был такой как он: порядочный, умный, надежный. Не легкомысленный эгоистичный Фролов, который пудрил тебе мозги все это время, — продолжает он. — Возможно, я выбрал неправильный путь для осуществления своих отцовских желаний, но я не сомневался, да и сейчас не сомневаюсь, что вы с Максимом созданы друг для друга. Я видел как вы общались на том единственном обеде в нашем доме, Влада. Только слепой мог не заметить, что между вами происходило нечто совершенно особенное.

— В последнее время и я думала, что между нами что-то особенное, — сдавленно произношу я, впервые признавая факт своей влюбленности вслух. — Он был так добр ко мне. И я… Кажется, я его полюбила.

— Но? — выжидательно спрашивает папа.

— Я обманула его, и он меня не простил, — обреченно выдыхаю я.

— Не думаю, что ты могла сделать что-то настолько серьезное, чтобы он тебя не простил.

— Он просил меня не работать с Костей, — выпаливаю я. — А я работала. И съемка получилась откровеннее, чем я рассчитывала. Максима это очень задело.

— Нехорошо получилось, — соглашается отец. — Понятно, что он ревнует.

— Ревнует?

— Почему это так тебя удивляет? Абсолютно нормальная реакция.

— В нашем браке мало нормального, — с тяжелым вздохом говорю я.

— А мне кажется, в нем куда больше нормального, чем во многих современных браках.

— Ты с такой уверенностью это говоришь…

— Возможно, мне не стоит, но я все же скажу, — произносит папа, глядя мне в глаза. — На прошлой неделе Максим звонил мне, чтобы узнать, в каких странах ты уже была, а в каких только мечтала побывать. Он хотел сделать тебе сюрприз и отметить первый месяц вашего брака в особенном месте.

Затаив дыхание, я слушаю отца, позволяя себе на мгновение представить, как все могло бы быть, если бы я не подвела мужа.

— Теперь он не захочет никуда ехать со мной, — расстроено шепчу я, ощущая щемящую боль в груди. — Скорее, захочет развестись.

— Не думаю, что это так, — говорит отец чуть снисходительно. — Ты плохо знаешь мужчин, дочка. Максим тебя не отпустит.

После мы долго сидим с папой в креслах возле кровати мамы. Я вслух читаю книгу, отец прикрыв глаза слушает, не выпуская из своей ладони хрупкую мамину руку.

Из клиники я ухожу первой, оставляя родителей побыть наедине. У меня есть план, и я собираюсь во что бы то ни стало убедить Максима в том, что для нас ничего не потеряно.

Все только начинается.

Глава 41

Оглядываю себя с ног до головы в огромное зеркало и удовлетворенно улыбаюсь. Усилия не прошли даром — выгляжу я если не сногсшибательно, то очень хорошо.

В животе пузырьками искрится волнение, смешанное с ожиданием. Я никогда не старалась поразить Максима своей красотой, но сегодня все иначе: мне важно быть на высоте, ведь привлекательная внешность — это мой козырь в борьбе с его обидой. Обидой, которую я во что бы то ни стало должна стереть из его памяти.

Поговорив с отцом, я полностью меняю планы на день: записываюсь на укладку и макияж в любимый салон, а после возвращаюсь в свою квартиру. Именно здесь в шкафу осталось платье, которое я в последний момент решила надеть на праздник мужа — из черного бархата, с жестким лифом и глубоким декольте, полностью обнажающее плечи и руки, оно мягкими складками спускается до самого пола. В нем я выгляжу взрослее и сексуальнее, а сейчас это именно то, что мне нужно.

Задумчиво поправляю застежки на бриллиантовых серьгах, подаренных на восемнадцатилетие родителями, и едва не подпрыгиваю от громкого звонка телефона, разорвавшего тишину моей уютной квартиры. Стоит увидеть на экране имя Максима, как мой желудок совершает сальто. Я одновременно радуюсь, что он позвонил, и переживаю. Но радуюсь, наверное, все же больше.

— Привет, — говорю в трубку, стараясь сохранять спокойствие.

— Где ты? — требовательно спрашивает он, не утруждая себя приветствием.

— Дома, — робко отвечаю я, и тут же поправляюсь: — В своей квартире. Я оставила для тебя подарок.

— Это я заметил, — его голос звучит отрывисто и как-то отстраненно. — Когда ты вернешься?

— Я не… Я приеду сразу в ресторан, — от смущения и волнения я начинаю ходить из стороны в сторону по небольшой комнате. — Если ты, конечно, все еще планируешь отметить день рождения.

— Я ничего не отменял.

— Значит в семь?

Максим долго молчит, отчего моя нервозность усиливается стократно. Что если он не хочет меня видеть? Что если, он попросит меня не приходить? Пока в моей голове возникают сюжеты один драматичное другого, муж устало выдыхает:

— Да, Влада, в семь.

Когда я кладу телефон обратно на стол, у меня дрожат руки. Это все Максим — это он так действует на меня.

* * *

Такси останавливается возле ресторана Castello Angeli в семь пятнадцать. Судорожно цепляясь за маленький клатч в моих руках, словно за спасательный круг, я выхожу из машины. Помимо платья на мне тонкий плащ, в который я кутаюсь, ежась от зябкого порыва ветра, и умопомрачительные туфли на шпильках.

Швейцар услужливо открывает для меня дверь в роскошное заведение. Едва переступив порог, я натыкаясь на вежливый взгляд администратора.

— Добро пожаловать в «Кастелло Анджели», — церемонно произносит он. — Вы можете оставить верхнюю одежду в гардеробе прямо по коридору.

— Спасибо, — отвечаю я с натянутой улыбкой. — А уборная?

— За гардеробом направо.

Оставив плащ, я иду в туалетную комнату. От волнения меня подташнивает, голова идет кругом, несмотря на комфортную температуру в помещении, меня бросает то в холод, то в жар. Слишком многое сегодня поставлено на карту. Может быть, это звучит чересчур драматично, но мне кажется, что от прощения Максима зависит вся моя жизнь. Мне хочется, чтобы он улыбался мне как раньше,