Шрифт:
Закладка:
— Ах ты гад! — выкрикнула она.— Что же ты делаешь?
Схватила его за руку и с силой подняла ее кверху.
— Не вышло в яме, так решил здесь подбросить! Улики нужны?
— Ладно, ладно,— перебил Васютин.— Хватит и того, что он коммунист и командир Красной Армии.— Подошел к Шведову, толкнул его плечом и приказал: — Двигай.
Следом в участок прибежала Мария Анатольевна, обратилась к начальнику.
— Вашего мужа арестовали как коммуниста и командира. Дело поручено вести следователю Попку, —сказал тот.
Марию Анатольевну будто пронизало током: она вспомнила документ, который хранился у матери. «Какое счастье, что она не выбросила его». Выскочила из кабинета и побежала домой. Прямо с порога бросилась к Вере Борисовне.
— Мама, помните, вам присылали справку из части, где служил Саша? — спросила она.— О льготах родителям красноармейцев.
— Это так давно было,— ответила старуха.— Но она сохранилась.
Вера Борисовна опустилась на колени перед шкафом, открыла нижний ящик и вытащила старую серую папку. Невестка нетерпеливо схватила ее, начала листать документы отца Шведова, метрические выписи, какие-то справки, читала их и шептала:
— Не то, не то.
Ее внимание привлек машинописный текст.
«Выписка из протокола партийного собрания,— прочла она и руки ее задрожали, слова расплылись. Потерла пальцами виски. Стала читать дальше: — Шведова А. А. исключить из. рядов партии за поведение, порочащее звание коммуниста. Принято единогласно».
Мария Анатольевна вспомнила рассказ мужа о его исключении из партии. В армию он поехал коммунистом. Показал секретарю партбилет и сказал, что личное дело прибудет следом. Но прошло полгода, а учетной кар-точки все не было. Запросили Сталино и получили ответ: документы отосланы вместе со Шведовым. Его обвинили в обмане, в потере документов, исключили из партии. Он поднял тревогу, послал письма товарищам с про-сьбой разобраться в недоразумении. Из Сталино прибыл нарочный со всеми бумагами, подтверждающими, что документы Шведова высланы своевременно, нашли того, кто расписался в их получении. Ротозеев наказали, Шведова восстановили, а выписка из протокола осталась на память о курьезном случае.
Слабость разлилась по всему телу Марии Анатольевны. На лбу выступили росинки пота. Она держала в руках спасительную бумагу. Но, вспомнив, ради чего затеяла поиск, снова принялась перебирать пожелтев-шие документы. Нужная справка лежала в расчетной книжке отца.
И вновь вместе с сестрой она побежала в полицию, но начальник куда-то уехал. Дежурный ничего не знал. Свидание с мужем не разрешил.
В десятом часу в камеру к Шведову пришел подвыпивший Попок. Флегматичный, медлительный человек. — С кем имею честь? — спросил он.— И за что?
— Я могу задать те же вопросы вам,— ответил арестованный.
— Вполне логично,— согласился следователь.— Я буду вести ваше дело.
— Если оно существует.
— Вот завтра и установим.
— Можно сейчас.
— Знаете, я устал.
Одиночная камера с деревянным топчаном и табуреткой была похожа на маленькую квадратную кухню — стены до половины выкрашены в синий цвет эмалевой краской, окно с решетками большое, не тюремное. Лампочка под самым потолком не горела. Александр Антонович долго не мог привыкнуть к темноте. К полуночи в камере посветлело, видимо, взошла луна, в оконном проеме проявились темно-голубоватые квадратики. Он поднялся с топчана и подошел к решетке. Провел по ней растопыренной пятерней, схватился за прутья обеими руками и дернул.
«А зачем? — спросил себя мысленно.— В моем положении нельзя давать повода для подозрений».
Вернулся к голому топчану, лег на спину, подложив под голову руки... Невольно в памяти восстановилась картина ареста, всплыли угрозы Васютина. Все время на языке были слова «коммунист» и «командир». Пы-тался подложить оружие — это самое надежное доказательство. «Стервец, знает, что сразу прикончат... А Муся молодец. Я не догадался, чего он полез в яму, а она... Спасла меня». Он схватился с топчана, опять подошел к темно-голубым квадратам решетки. Сделалось не по себе, заныло под ложечкой. Пистолет в яме,— значит расстрел без суда и следствия. «Милая»,— скорее простонал, а не прошептал он и не нашел больше слов, чтобы высказать свою признательность и любовь к ней.
Долго стоял у окна, держась за решетку обеими руками. Ничто не нарушало ночного покоя в одноэтажном доме полиции... Что будет днем? Какие обвинения предъявит длинный и тощий следователь по политическим делам? Флегматики бывают очень жестокими. Кто будет подтверждать принадлежность к партии — Васютин? «Откуда ему известно, что я коммунист? Кто-то сказал?»
Утром Шведова привели к Попку. Здесь подпольщик разглядел, что у следователя желтое лицо и коричневые мешки под глазами. Ему было лет пятьдесят.
— Садитесь,— предложил Попок, показывая на табуретку. Обратился к полицаю: — Васютина и Дроздова ко мне.
С Васютиным Шведов встречался в тридцатых годах, а Дроздова не помнил.
— Знаете этого гражданина? — спросил Попок инспектора и полицая.
— Как облупленного,— ответил Васютин.
— А вы? — обратился следователь к Александру Антоновичу.
— Знаю по поселку.
— Он был заядлым коммунистом,— перебил инспектор.
— Это верно?
— Верно. В партии был с тридцать второго года,—^ сказал Александр Антонович, пытаясь поймать взгляд Попка.— В тридцать шестом исключили как антисемита и за хищение социалистической собственности.
— Брешет! Чем докажет? — выкрикнул Васютин.
— А ты чем? — не сдержался Шведов.— Или тем, что был моим товарищем, пил со мной пиво и хвалил Советскую власть? Дала, мол, возможность человеком стать. Разве не так?
— Мало ли что было,— уже менее уверенно проговорил Васютин.
— Вот именно. Мало ли что было. Было да сплыло.
— Он советский командир,— сказал Дроздов.
— Да, был отделенным. Попал в окружение. Сдался. Взял и сдался в плен. Меня отпустили, потому что шел домой. Хочу жить и работать, как
