— Сказанное вами я воспринимаю как согласие сотрудничать.

— А что делать? — неуверенно проговорил Шведов и сразу же добавил: — Но чур, честно.

— О чем разговор? Я сразу поверил вам,— ухмыльнувшись, ответил следователь. Открыл ящик стола и достал папку.— Здесь под седьмым номером ваше дело. Не сможете по какой-либо причине донести устно, сооб-щите письменно и поставьте семерку. А справочку сейчас оформим.— Он взял чистый листок бумаги, немного подумал и принялся писать, повторяя вслух: — Справка... Дана сия господину Шведову Александру Антоновичу, как свидетельство того, что он является сотрудником полиции. Учреждения, в кои он обратится, должны оказывать ему помощь и содействие. Начальник восьмого участка города Юзовки...

Они вышли в коридор. Следователь направился к начальнику. И снова горячая волна сомнений обожгла мозг Шведова: правильно ли он сделал, что дал согласие Попку? Нет, не для работы с ним, не для сотрудничества. У него будет подлинный документ полиции. Только из-за него стоило затеять игру со следователем. И самое главное — он уйдет из-под надзора. Когда его схватили, он не надеялся остаться в живых...

Следователь возвратился с заверенной справкой.

— Я жду сообщений,— сказал он. Шведов кивнул головой.

На улицу вышел с трудом, словно на ногах висели пудовые гири. Что-то тягостное сжимало грудь. Казалось, встречные пристально разглядывают его, хотя люди куда-то спешили, занятые своими тревогами и заботами.

Дома он пробыл минут десять. Мария Анатольевна торопила его. Александр Антонович поцеловал детей, Надю и мать. На кухне сказал жене:

— Обо мне будешь узнавать у Ирины Максимовны или Натальи Федоровны. Присылай к ним Надюшку. Жоре передай, пусть продолжает работу. Нам необходимы оружие и боеприпасы... Я недели две не буду в го-роде. Крепись, родная моя...

По дальним улочкам, по окраинам поселков Шведов добрался к Тяпкиной. У нее сидел родственник Борис Александров — парень лет восемнадцати.

— Вот мается человек,— сказала Ирина Максимовна.— Не знает, куда силы приложить.

Александров доверчиво посмотрел на гостя. Лицо у парня измученное, с провалившимися, как у старика, щеками.

— Чего грустный такой? — спросил Шведов.— Не болеешь?

— Душа ноет,— ответил Борис— Гоняются за мной, гады.

— Ты знаешь — и за мной,— сказал подпольщик и подмигнул.

— А я дурак набитый... Наломали мы с батей дров до войны. Дали нам срок. Небольшой, правда. За хулиганство. Батю взяли на фронт, а я вот с бумажкой на руках. Пострадавший от Советской власти,— сказал он и криво улыбнулся, добавив со злостью: — Гады, ходят по пятам и уговаривают, чтобы к ним переметнулся. Меня Советская власть, дурня, воспитала, а я должен теперь на нее плюнуть в трудную минуту. Нет, дудки!

— А ты пошел бы через фронт?

— Конечно. У меня и дружок рвется туда.

— Ты уверен в нем?

— Во — человек,— ответил Александров и показал большой палец.— Вышел из окружения, сержант. Я его еще с пацанов знаю. Гриша Тихонов.

— Познакомить можешь?

— Сбегать?

— Погоди,— остановил Шведов.— Ты ведь за свою откровенность можешь и поплатиться. Меня не знаешь, а все выложил, как на духу.

— Тетя Ириша не познакомит с кем попало,— ответил Борис.

— Тогда ясно. Что ж, руку на дружбу. Постараюсь помочь твоему товарищу. Я на той стороне кое-кого знаю.

В тот же день Александр Антонович пошел к Стояновским. Наталья Федоровна была встревожена. Зашептала на ухо:

— У меня собралось десять человек пленных. Пришли ночью.

— Вот и прекрасно,— обрадовался он.

— Но может нагрянуть полиция.

— Я их сегодня отведу к нашим.

...Ночь выдалась сырая. Люди торопились уйти подальше от лагеря. Кто-то в темноте сказал:

— Будь проклят этот город.

— Чем же он тебе не понравился? — спросил Александр Антонович.— Я в нем родился и вырос. Сейчас веду тебя, чтобы укрыть от смерти. А кто тебя спас, ты знаешь?

— Какая-то женщина.

— Видишь, какая-то. А она тоже из этого города.

— Что, Петро, загнали в угол? — отозвался глухой голос— В самом деле, мы на радостях даже имя не спросили ее. А тебя как кличут?

— Сашей. А она — Тамара. Но я ее ни разу не видел, — сказал подпольщик.

Несколько минут шли молча. Начало светать. Кто-то предложил зайти в лесозащитную полосу и отдохнуть.

— По всей земле таких Тамар не сочтешь нынче,— заговорил круглолицый парень с родинкой на губе.— Промелькнули мы в их жизни, что мотыльки. А ведь человек человека спас

— Может, завтра ее схватят и расстреляют. За меня, за тебя расстреляют,— отозвался белобрысый сухопарый мужчина, садясь на землю.— Знает, на что решилась. Я могу снова на фронт попасть. Убью фашиста одного, десятого, сотню. Победу встречу, вернусь домой. Обзаведусь семьей. А ее не будет... Человека спасает человек.

— Но человек человека и убивает,— возразил глухой тенор.

— Разве фашист человек? Это тварь на двух ногах,— сказал сосед Шведова в нахлобученной на уши пилотке.

— Товарищи, я предлагаю спор перенести в более благоприятную обстановку,— вмешался Александр Антонович.— Нужно торопиться.

Он думал о своих спутниках. Еще вчера они были на краю гибели, но их волновала судьба страны и народа. В этом, видимо, и проявлялось великое отличие советского бойца с ясным сознанием выполняющего свой долг, от гитлеровского солдата, слепого исполнителя чужой воли.

Александр Антонович вспомнил доклад Сталина о 24-й годовщине Октября, в котором приводились страшные слова Геринга: «Убивайте каждого, кто против нас, убивайте, не вы несете ответственность за это, а я, поэтому убивайте!»...

Они обошли хутор. Солнце поднялось над горизонтом, стало золотым. Подул ветерок, взъерошив молоденькие акации в посадке. На дороге показались меняльщики с тачками и с мешками за