Столп света в небе потух, но вдалеке, там, где стоял Камушек, всё ещё заметно было сияние. Не знаю, сколько мы ехали. Казалось, что всю ночь.

Камень полыхал точно костёр. Я сощурился. После дороги по ночному лесу глаза заболели от яркого света. На перекрёстке гул стал ещё сильнее.

А у камня лежала Клара в своей светлой шубке.

Мы с доктором схватились за оружие.

– Не стрелять!

Из-за камня показалась Настасья Васильевна.

– Где вас носило?!

Она запнулась, заметив меня, нахмурилась, поджала губы.

– Зачем вы его привели?

Я стоял, не в силах ни слова сказать. Кучер бормотал слова молитвы, глядя на горящий камень.

– Где Клара?! – Голос доктора дрожал.

– При чём тут Клара?! – разозлилась Настасья Васильевна. – Где вас носило, Остерман?! Вы чуть не сорвали обряд. Да и… на кой вы привели мальчишку? За ним притащится Княжна…

Она снова запнулась, но в этот раз выражение её лица прояснилось, она вдруг улыбнулась, и яркий свет пылающего камня придал ей бесовские черты.

– Княжна… точно придёт за ним.

Помню, попытался что-то сказать, спросить, но на самом деле повёл себя немногим лучше кучера. Лошади волновались, ржали, так и норовили сорваться с места. Знаю, кучеру ужасно хотелось бежать. Пожалуй, только рабское послушание заставляло его оставаться.

– Хорошо, Густав Карлович, – вдруг усмехнулась Настасья Васильевна, – тащите его сюда.

Медленно, точно в кисельно-муторном сне, я оглянулся на доктора.

– Сначала отпустить Клару, – потребовал доктор.

– При чём тут Клара?! Это кметка…

В полумраке было тяжело разглядеть, но девушка на земле и вправду слишком походила на дочь доктора.

– Но где же тогда Клара?..

А дальше началась кутерьма.

В стороне, где-то за перелеском, раздался выстрел. Из темноты выскочил волк.

Не помню, кто выстрелил первым. Не помню, почему вообще я стрелял и в кого. Но в итоге пуля доктора угодила мне в ладонь. Я выронил «перечницу».

Визжал раненый волк. Рычал. Заржали лошади, и сани наконец сорвались с места. Всё завертелось.

Меня протащили по снегу, я вырывался, брыкался. Настасья Васильевна с неожиданной яростью пригрозила прострелить мне ногу, если стану сопротивляться. Меня бросили рядом с девушкой, на лице её была маска.

– Доктор, нужно спешить! – рявкнула Настасья Васильевна.

Меня пронзила такая боль, такой ужас от происходящего, что воспоминания сохранились смутные.

Помню, как кричал что-то неразборчиво.

Меня корёжило от боли. Боюсь, я запомнил их разговор слишком плохо. Хотя сейчас понимаю, насколько важно было уловить каждое слово.

– Но… Клара пропадать, – не унимался Остерман.

– Найдётся! Она наверняка осталась на празднике. А сейчас нужно поспешить. Режьте.

Точно из ниоткуда появилась пила. Доктор застыл с ней в руках. Девушка на земле осталась недвижима, но я заметил, как едва заметно поднималась её грудь. Она была жива.

Я снова закричал, попытался встать. Меня пнули обратно в снег. Очень отчётливо, как-то пугающе ясно прозвучал щелчок, и перед моим лицом появилось дуло «перечницы».

– Успели оценить эту малышку? – Тёмные глаза Настасьи Васильевны горели страшным, неземным, сосущим холодом. А вокруг летали чёрные бабочки.

Мне в лицо целились из револьвера, а я как дурак лежал и глазел на этих бесовских бабочек.

– Я сошёл с ума?

Она хмыкнула.

– Стреляли?

– Что?

– Сколько раз успели выстрелить из моего револьвера?

– Не помню, – честно ответил я.

– Значит, узнаем, когда спущу на вас все оставшиеся пули, – заключила она, и я резко точно протрезвел, увидел Настасью отчётливо и ясно. Но бабочки никуда не делись.

– Вы… как же так? – пробормотал я растерянно. – Я считал, вы хорошая.

– С чего вы решили, что я плохая? – повела она чёрной бровью и, недовольно дёрнув уголком губ, оглянулась на доктора. – Густав Карлович, поспешите.

– Да-да, конечно. – Он сбросил шубу прямо на снег, закатал рукава. – Не торопить. Я не любить работать, когда торопить.

– Если не хотите, чтобы нам помешала Княжна, лучше поспешите.

Настасья снова посмотрела на меня, склонила голову набок, щурясь, точно оценивала товар.

– Что же с вами делать, мой дорогой князь? Я не хотела, чтобы вы всё так узнали. Ещё слишком рано.

– А когда?.. Когда вы хотели, чтобы я всё узнал?

Она улыбнулась предательски соблазнительно. Непростительно, позорно, несмотря на всё, считать эту ужасную женщину соблазнительной, но такова уж она была.

– Не сейчас уж точно. Может, раньше или позже, но не сейчас.

– А зачем… зачем я вам вообще?

– Мне лично? Ох, мой дорогой князь, мне вы вообще не нужны. Но вы так мило помешались на Лесной Княжне, что я не сомневалась, что вы её найдёте. Понимаете ли, она крайне неохотно общается с местными. Сколько лет выслеживали эту пигалицу, но так и не нашли никого из её помощников, хотя знаем наверняка, что местные, даже кто-то из усадьбы, ей помогает. И тут появились вы, слёзно рассказали свою историю любви, и мне сразу стало ясно, что уж с вами-то она точно захочет встретиться. Не прошло и месяца, как все, все, кто состоял в заговоре с этой тварью, себя выдали…

– Настасья Васильевна, – вдруг перебил её доктор. – Вы взять мой сумка? Там эфир…

– Какой ещё эфир? – раздражённо переспросила Настасья Васильевна.

– Дабы девушка спать…

– Густав Карлович, – вздохнула Настасья, не опуская револьвера, – режьте уже. Я всё сделала. Она не проснётся.

Остерман вдруг опустил пилу.

– Клара… – только пробормотал я. Признаюсь, немного стыдно, что я от страха настолько плохо соображал и не мог понять, что происходило.

В моём помутневшем сознании всё расплылось, и я видел только кудрявую овечью шубку, которую так хорошо запомнил, пока танцевал в хороводе.

Доктор стянул маску и шубу с неподвижной девушки, отбросил в сторону. И взялся за пилу.

Я заметил круглые бледные щёки и вздёрнутый нос. Это была не Клара, но мне всё равно казалось, что это она, и я попытался остановить доктора.

Не смог. Меня вырвало. Настасья Васильевна с презрением назвала меня неженкой и пнула, отталкивая в сторону, чтобы я не испортил её обувь.

Какое-то время было слышно только, как зубья пилы вгрызались в плоть, потом захрустели кости. Меня точно вывернуло наизнанку.

Шипел пылающий золотом валун на перекрёстке.

Визжал, срываясь на вой, волк на земле.

– Леший бы тебя побрал. Заткнись, – раздражённо процедила Настасья Васильевна.

Она выстрелила. Волк затих.

– Хм, видимо, ещё две пули осталось, – посчитала она. – Доктор?! Вы скоро?

И в этот миг в стороне завыли волки.

Они появились точно из ниоткуда. Я закрутил головой, желая увидеть Княжну, но вместо неё заметил старуху. Она стояла у самой кромки леса. Длинные седые волосы стелились плащом по земле.

Ох, Создатель, как она улыбалась. Безумно, точно сама смерть.

– Доктор, – настойчивее повторила Настасья Васильевна, – скорее!

Она выстрелила, попятилась. Раздался глухой щелчок. И только.

– Револьвер! Отдайте мне свой револьвер!

Она встала спиной ко мне, сосредоточившись на волках. Нельзя было упустить шанс. Я схватил её за ноги.

И снова выстрелы, водоворот криков, страха, ночи.

Волки разлетелись в разные стороны, доктор отбросил пилу, выхватил револьвер.

А я, хватаясь простреленной рукой за «перечницу», навалился на Настасью Васильевну всем весом. Она укусила меня за запястье, вцепилась как лесной зверь, потянулась ногтями к лицу. Я снова закричал.

Не знаю, не хочу знать, кто из нас это сделал. Мы катались по земле клубком. Хочется думать, что револьвер выстрелил сам. И одновременно мы оба застыли – поражённые, оцепеневшие. Она посмотрела на меня полными удивления глазами.

– Ах ты… – Губы её скривились со злобой, с каким-то почти… восхищением. – Сукин сын…

Мы одновременно взглянули на её рану. Это было скверно, очень скверно.

Волки куда-то пропали. Доктор стоял прямо над нами, целясь из револьвера в темноту.

Позади пылал камень. И ничего, ничего на свете уже не могло удивить меня больше. Кроме поразительной стойкости этой женщины.

– Густав, – позвала она, – не успеешь уже…

– Что? – Остерман даже не опустил голову, точно не видел ничего странного или пугающего в том, что на земле лежала раненая женщина.

– Не успеешь… провести обряд, – проговорила Настасья Васильевна. – Князь, – она перевела на меня взгляд, – отпусти.

Я отполз от неё, опершись на здоровую руку, прижал другую к груди, чувствуя,