Она что-то говорила про жертвы, домовины, границы. И я задумался, насколько это связано. Не могла ли она приносить девушек в жертву духам Великого леса? Да, однажды прекрасная дева в зимнем лесу спасла трясущегося от страха мальчика, но что годы и отчаяние сотворили с той девой? Не обозлил ли её постоянный страх перед графом? Не ожесточили ли её сердце волки, всегда следовавшие по пятам?

Доктор молчал. Но его белая борода тряслась, как и револьвер в руках. От молчания мне становилось всё страшнее.

– Я прав? Это… Лесная Княжна спрятала тела в домовинах? Но почему вы тогда покрывали…

– Нет. – Доктор вдруг опустил револьвер и резко преобразился. – Вы не правь.

Шатаясь, он добрёл до столика рядом с камином, даже не взглянул на меня, положил револьвер, взял с подноса графин с добротным литторским мере́, налил в стакан, выпил залпом. Потом ещё. Всё молча, не глядя на меня. Остерман настолько сосредоточился на мере́, что я, пожалуй, мог выйти незамеченным из гостиной.

Но наконец, где-то после третьего стакана, доктор сел в кресло напротив и посмотрел на меня. Он открыл рот, только не смог издать ни звука то ли от волнения, то ли ещё почему. Доктор махнул рукой на кресло позади меня, предлагая присесть.

– А… Клара…

– Это есть… – Он сначала сказал по-лойтурски, и пока я вспоминал перевод, сам добавил на ратиславском: – Обряд. Вы правь.

– Обряд… Лесная Княжна…

– Ведьма.

– Да, я знаю, она ведьма.

– Ей нужны девушки.

– Да, чтобы защитить границы.

Трясущимися руками доктор снова потянулся к графину, на этот раз я поспешил ему помочь. Удивительное дело, Остерман же явно опытный хирург, раз творил… то, что он творил с подопытными в лаборатории. Всегда считал, что у таких людей железные нервы и они в любой ситуации проявляют хладнокровие.

Такой человек, нет, такое чудовище, как доктор, в моём представлении не способно вовсе испытывать чувства. И всё же, когда речь зашла о его дочери, оказалось иначе.

Он принял четвёртый стакан из моих рук, выпил залпом, с грохотом поставил на столик и вдруг вскочил на ноги.

– Идёмь!

– Куда?!

– Вы правь, – повторил он, взмахнув руками.

– О чём вы?

– Обряд! Домовины.

Он пытался говорить и на лойтурском, но, видимо, от волнения не мог связать и двух слов на любом языке.

Больше не мешкая, доктор схватил револьвер и побежал из дома. Я – за ним. И снова мы нырнули в заснеженный сад. Ночь утратила радостный звон, что ранее доносился с берега. Вдалеке прозвучал выстрел. Откуда-то от леса раздался вой.

– Что это?

– Охота. Граф решил остановить её. Раз и всегда. Иначе опять.

Точно, Ферзен же привёз лесорубов. Ему нужно остановить Княжну, иначе Великий лес расправится с чужаками, как делал это прежде… и если Княжна и вправду совершила всё это, её нужно остановить.

В тот миг мне хотелось её ненавидеть. Мне хотелось думать, что она злодейка, чудовище. Это бы всё оправдало. Это помогло бы мне избавиться от боли. От чувств. Мне хотелось заглянуть ей в глаза и бросить все обвинения, что крутились на языке. Я считал её святой. Мечтой. Она оказалась… человеком.

Доктор остановился у крыльца, огляделся по сторонам.

– Где?! – взмахивал он руками.

На снегу ещё остались следы полозьев.

– Вы приехали в санях? – догадался я. – Так, наверное, лошадей распрягают.

Мы бросились в конюшню.

– Бистро! – кричал доктор на конюха. – Назад. Вперёд!

Впопыхах обратно запрягли лошадей. Я вскочил в сани следом за доктором. И снова дорога. Снова ночь. И опять мы мчались куда-то наперегонки со смертью.

– В Турыгино! – воскликнул Остерман.

Не уверен, что он назвал именно эту деревню. Посмотрел по карте, составленной Кларой, но так её и не нашёл. Но кучер доктора понял, и лошади повернули куда-то в сторону Заречья, миновали деревню, понеслись дальше.

Я пытался вспомнить карту, чтобы понять, где ещё находились домовины.

Доктор сидел точно на раскалённой сковороде и крутил головой. Чёрный зимний лес проносился мимо, пытаясь схватить еловыми лапами, но Остерман даже не пригибался. Он смотрел по сторонам, точно надеялся за каждым кустом, в каждом сугробе найти дочь.

Меня же наконец вырвало из пустоты, и я начал приставать с расспросами. Хотелось быть готовым к столь скорой встрече. Ещё полчаса назад ко мне почти пришло решение навсегда, срочно уехать из Курганово и никогда, никогда больше не искать встречи ни с Лесной Княжной, ни с кем-либо другим из Великолесья. На одном из ухабов сани так подпрыгнули, что я едва не вылетел на обочину. И, хватаясь за поручень, вдруг пообещал себе сжечь этот дневник, а вместе с ним все записи. Всё сжечь!

Какой же я дурак! Какой непроходимый дурак! Потратить всю свою жизнь на поиски… кого? Дикарки? Убийцы? Сумасшедшей? Лесной отшельницы. Мой отец презирал меня совершенно заслуженно. Я достоин только насмешек и презрения.

Сани мчались в ночи. Вдалеке раздавались хлопки выстрелов. Выли волки. Тянула в глубь, на самое дно, бесконечно долгая Ночь костров. Жизнь Клары была в опасности. Но всё, о чём я думал, как всегда, всё равно – она.

– Почему сегодня? Почему именно сегодня?

Княжна давно всё спланировала. Она спешила освободить свою сестру до наступления Долгой ночи. Верно, ей понадобились все волки из стаи, чтобы отвлечь охрану графа.

– Ей нужны такие дни, как эта. Солнцестоять. Joulu (не уверен, что записал правильно, но, подозреваю, это лойтурское или скренорское название Долгой ночи. Как-то не решился переспрашивать доктора, пока мы бежали из Курганово).

А он, надо сказать, перечислил ещё Купалу, Кострому и другие праздники, считающиеся в народе священными. Однажды надо будет нарисовать колесо года у ратиславцев и сравнить с теми, что приняты у народов с более развитой культурой, как лойтурцы или скренорцы.

Ох, очень дурное, неожиданное для меня ощущение. Я умирал от переживаний за Клару, но бежал следом за доктором не только потому, что желал её спасти. Его слова! Предчувствие раскрывшейся тайны. Озноб потаённой запретной магии.

Наконец-то, как мне показалось, я начал что-то понимать. Граф пытался покорить Великий лес, а Княжна – его отстоять. Любой ценой. Не чураясь ничего. Она напала на Настасью Васильевну, чтобы отомстить Ферзену. Она убила девушек, чтобы провести какой-то колдовской обряд. Она… но обидеть Клару… Безусловно, жаль тех несчастных кметок, но я не знал их лично. Клара за короткое время стала мне другом. Она столь любознательна, смела, решительна… как можно было её… на куски. Ради какого-то леса. Как я тогда заблуждался, как ошибался. Но расскажу всё по порядку и постараюсь передать чувства и мысли, что мучили меня по дороге в Камушек.

– Куда мы? Домовин же, говорят, много…

– Ближе рядом с Турыгино. Там лес… река где…

– Почему Клара? До этого же были простые кметки…

Те, кого не будут искать господа. Те, за кого не накажет суд. Лёгкая добыча.

Неужели Клару выбрали только по моей вине? Только потому, что она мне помогала.

Доктор взглянул на меня, но не ответил.

А потом вдруг земля содрогнулась, над лесом вдруг поднялся столп огня. Лошади заржали. Конюх закричал. Всё повторилось. Вся та безумная снежная ночь повторилась.

– Камушек! – завопил я. – Они у Камушка.

Завыл ветер. И точно из-под земли, из самого нутра ночи, раздался низкий гул, от которого пронизывал холод. Всё вокруг задрожало.

– Что?! – прокричал доктор.

– Этот свет у Камушка. На перекрёстке! Это тоже домовина.

Сейчас стыжусь своей недогадливости. Ведь на Русальем острове валун тоже выглядел обычным на первый взгляд. Мне стоило сразу понять, что и Камушек на перекрёстке – это тоже домовина.

Я не видел лица доктора, только размытый силуэт, но он явно поверил мне не сразу.

– Повернуть! – Наконец Остерман вскочил с места и оглянулся на кучера. – Камушек. Камушек!

– Опять?! – страдальчески воскликнул кучер.

Ох как я его понимаю!

Что-то происходило на земле Стрельцовых. Я даже не удивлён. Они всегда помогали Лесной Княжне. Они считали мнимого игошу «милым домашним духом». Быть может, и в остальном я ошибался? Быть может, всё это время милые старушеньки и вправду убивали людей в округе, помогая своей несчастной драгоценной Княжне? В голове пролетело с десяток самых страшных, отвратительных картин.

А мы неслись уже обратно. Сколько времени ушло впустую. Скольких ошибок можно было бы