новаций. В здании Верхних торговых рядов в Москве была своя электростанция и электрическое освещение – в этот момент остальная Москва освещалась газом. Под зданием была проложена рельсовая система грузового передвижения – при том что сами товары в магазин доставлялись на телегах с лошадьми. Тут появился лифт – его привезли прямо с Парижской всемирной выставки. Тут был создан первый в Москве общественный туалет. Тут впервые сделали снегоплавильные печи.

То, как работает эта фабрика, проясняет отношения между универмагом и городом. За последние сто лет в этой индустрии произошла сначала революция, а потом контрреволюция.

В великих универмагах Европы торгующей единицей была отдельная фирма. У нее были свой профиль, репутация, клиенты, реклама, история, набор товаров. Это создает идентичность – и позволяет покупателю приобрести идентичность, а не только одежду. Но были и неудобства: человек пришел за штанами, а штаны продаются в десяти местах, и их трудно сравнить между собой.

Американцы произвели вторую революцию в торговле – они придумали department store. Вместо сотен фирм были придуманы отделы – департаменты. Есть отдел мужской одежды, в нем есть отдел штанов – и пожалуйста, выбирай любые. Издержки на поиски нужного товара сократились, сократилось и количество необходимых продавцов. Производительность труда резко выросла. Когда в 1953 году Анастас Микоян заново открывал ГУМ (немедленно после смерти Сталина – тот зачистил торговцев на площади так же, как и по всей стране), он перестроил магазин из классического универмага в американский department store. «Без продавца!» – так гордо называлась одна из статей об открытии ГУМа, и это было чудо: вместо десятка прилавков – один большой торговый зал, и в нем – только, скажем, рубашки. Это, конечно, завод нового уровня, он лучше, быстрее, эффективнее обслуживает поток.

Эффективнее обслуживает, но хуже создает. У формата великих универмагов обнаружилось преимущество.

Когда они создавались, его не было. Они строились в старом городе, и department store в той же среде ничем им не уступал. ЦУМ, исторический «Мюр и Мерилиз», ничем не уступал ГУМу, а ЦУМ – это department store. Однако когда возник модернистский город – неважно, в виде ли бесконечных многоквартирных домов или коттеджей, – то отдел, где висят бесконечные штаны, выглядел их прямым продолжением. Он был так же безнадежно однообразен. А классический универмаг с его сотнями фирм, кафе, он был принципиально другим пространством. Он сам порождает поток – такое пространство привлекает людей.

1980‑е годы – это момент контрреволюции в торговле. Это появление ТРЦ, торгово-развлекательного центра. Магазин вновь разделен на сотни отдельных фирменных магазинов. Кроме этого, в него включено все, что встречается в историческом городе – рестораны, кафе, кинотеатры, спортивные площадки, зимние сады, детские площадки, аттракционы, художественные галереи и т. д. Магазин перестал быть фабрикой по производству торговли. Он стал фабрикой по производству города.

Надо сказать, это изобретение, в которое вложена масса ума. Если представить себе реальную городскую среду спального района и сравнить ее с тем, что вы имеете в торговом центре, то это земля и небо. Там всегда светло. Там прекрасный климат. Там воздух пахнет кофе, духами и деньгами. Там все в двух шагах и на каждом шагу чудо.

Но надо понимать, что это именно фабрика по производству города, а не сам город. ТРЦ – это возгонка городской среды до состояния производства денег. Поэтому все городские процессы здесь усилены, интенсифицированы и оптимизированы.

К сожалению, не только те, которые приводят к увеличению оборота и прибыли.

Люди в городе чаще друг с другом не знакомы, но на конкретной улице все же образуются какие-то знакомства, сообщества, социальность. В торговом центре анонимность усиливается стократно – никто никого не знает и не интересуется узнать, это вообще лишнее. Если к вашим соседям пришли воры, есть вероятность, что вы проявите какую-то активность. В торговых центрах задерживают массу воров, но не с помощью посетителей – они этого не замечают, и не должны, и это не их дело. В городе люди не очень чувствуют себя ответственными за его состояние – их мало интересует, если где-то треснул асфальт или погас свет, на это есть специальные службы. Но на своей улице все же, если случилось какое-то нестроение, жители начинают волноваться. А сегодня создаются специальные городские порталы, где граждане сообщают о замеченных неприятностях – и их к этому постоянно призывают. Но в торговом центре это никому не приходит в голову. Безопасность – дело не людей, а охраны, ведь если покупатели начнут думать о безопасности, они отвлекутся от покупок.

И, с другой стороны, этот концентрат городской среды бьет реальный город как хочет. Причем бьет не в теоретическом поле конкуренции, а буквально. Это нечто вроде нейтронной бомбы, которая выжигает вокруг себя любую городскую активность, кроме сна. Обычное пространство вокруг них – это пустырь под парковку, а вокруг только коробки для спален – склады для покупателей. Ни кафе, ни лавок, ни магазинов на километры вокруг. Если бы удалось изобрести торговый центр, в котором покупатели могли бы и спать, опустели бы и дома.

Такое вот эффективное, очень умное и печальное изобретение.

Улица

«Я видела его только однажды, на слушаниях… Он пришел ненадолго. Никому из нас не удалось выступить, потому что чиновникам всегда дают высказаться первыми, и они уходят, не выслушав людей. Он был в ярости. Он говорил: „Никто не имеет ничего против – никто, никто, никто, только эта кучка мамаш!!!“» Так Джейн Джекобс описывает свою встречу с «главным строителем» Америки Робертом Мозесом. Каждый, кто бывал на общественных слушаниях, легко узнает эту сцену.

Нельзя сказать, что Роберт Мозес был человеком Ле Корбюзье, а если бы им случилось поработать вместе, то скорее это Корбюзье стал бы человеком Мозеса. Но он был человеком поколения Ле Корбюзье. Его страсть к большим магистралям, модернистским небоскребам (ему Нью‑Йорк обязан зданием ООН), общественным паркам, спортивным полям в городах – это все программа Корбюзье.

Степень ярости Мозеса на встрече с Джекобс можно себе представить. Он к середине 1960‑х провел в Нью‑Йорке два ЭКСПО, создал десятки парков, построил мосты и хайвеи, каскад гидростанций, десять больших открытых плавательных бассейнов и т. д. Джекобс была пятидесятилетняя дама, мать двоих детей, журналистка-фрилансер, пишущая про городскую жизнь. Она разрушила планы человека, которого за двадцать лет до описываемых событий не смог победить сам Франклин Рузвельт (президент хотел строить в Нью‑Йорке дороги, Мозес построил 16-километровую парковую зону на Лонг-Айленде). Думаю, с того времени знающие люди на слушаниях выставляют против