Слабая жизнь. Ободранная и лишенная оболочек. Трепетная. Уязвимая еще. Она как туман. Бестелесная и прозрачная… Пульсирует тонкой жилкой.

Рой опять следует вдоль полосы. Только она теперь ниже. Чуть достигает высоты голени. И в ней опять те же странные штрихи. Только гуще и тяжелее. Они не дают ей подняться. Давят. Маккена движется почти на ощупь. Полоса тает, исчезает, едва осязаемо появляясь впереди. Теперь это чуть заметные туманные штрихи. Я не выжил, Рой.

Вдруг что-то возникает на пути. Оно не твердое, не мягкое, не холодное, не горячее. Оно есть, и это все его характеристики. Полоса проходит сквозь него, словно сквозь пустоту. Словно его нет. Маккена не может, потому что оно есть.

— Пропусти! — это уже не его голос, хотя и рождается из его нутра.

— Нет!

— Как же ты выжил, Энди?

— Я не выжил, Рой…

Мальчишка вскочил. Испарина проступает сквозь кожу. Выдавливается, как мясо из мясорубки. Амплитуда сердца колотится от темени к ступням. Оно бьется неравномерно. Мечется испуганным зверем. Сквозь его удары парень слышит в гостиной какой-то шум. Наверное, опрокинулся стул, и кто-то тревожно разговаривает.

— Вставай, Энди! — задыхаясь, просит Капли Дождя. — Скорее! Прошу тебя!

— Что случилось? — недоумевает мальчишка.

— Все потом! Скорее! Времени нет совсем! Как я не видел раньше?!

Энди втискивается в джинсы.

— Оставь все! — срывающимся голосом торопит Джек. — Тебе не нужно ничего!

Он хватает парня за руку и тянет.

— Прошу тебя, скорее!

Внутри закипает какой-то коктейль. Осадок недавнего сна, замешанный на взрывах иррационального страха, всеобщая паника, толчки болтающегося по искаженной сфере сердца, все перемешивается и выплескивается как из трясущегося сосуда без крышки. От дома шамана навстречу бежит задыхающаяся Джил. Ноги подводят ее, но она не обращает внимания, протягивая Джеку бубен и какой-то мешок.

— Надеюсь, все правильно! — она кричит вдогонку, но у старика уже нет сил ответить. Он лишь поднимает руку в знак благодарности.

— Поспеши, Энди! — шепчет шаман. — Ветер ночи умирает! Утренний тонкий и слабый! Он не поднимет тебя!

— Ничего не понимаю! — пытается что-то спросить мальчишка.

— Нет времени! Потом!

Траву еще не косили, и на лугу она высокая. По пояс. Предрассветный туман стелется покрывалом поверх макушек. Ночь испаряется и тоньшает. Джек остановился, наклонился, опершись ладонями о колени.

— Стар я, — шепчет старик, и из груди вырывается хрип.

— Что случилось? Объясни мне, наконец, — настаивает Энди.

— Посланник духа смерти… Близко. Слышу. Его запах… Ничего не спрашивай больше. Все потом. После. Дай мне бубенцы. Там в мешке и помоги застегнуть на щиколотках. У меня в глазах темно. Того и гляди, завалюсь.

Энди молча повинуется, помогая старику. Тот достает какие-то горшочки с краской, обмакивает пальцы и наносит поперек лица черные и белые полосы. Широкая и темная ложится от виска к виску, обрамляясь более узкими белыми. Вторая спускается ото лба через нос, губы и шею и теряется на груди. Чуть ниже появляется разорванный снизу конус, перечеркнутый поперечиной с загнутыми вниз концами. Джек выпрямляется, поднимает к небу руки и что-то кричит. Древний язык навахо. Шаман призывает духов. Он скрещивает руки над головой ладонями к небу, а после разводит, словно натягивая на себя невидимый пузырь. Наклоняется, обнюхивая траву и вытягивает перед собой одну руку, оборачиваясь и описывая ею широкий круг. Трава клонится под невидимым ветром, образуя вокруг мужчин широкую воронку. Везде так тихо, что ее шелест слышится обостренно. Старик замирает, окидывая взглядом окрестность, вновь принюхивается и словно ждет чего-то. Он описывает рукой еще один круг, выслушивая шелест, и после ощупывает ладонью воздух. Проходят минуты, и он легко топает ногой, лишь приподняв пятку, и звон бубенчиков на браслете разносится по округе.

— Подойди, — Капли Дождя. — Только тихо. Дай мне краски.

— Что все это значит?

— Т-с-с.

Шаман спешит. Обмакивает пальцы в краску, быстро наносит на тело Энди похожий рисунок… Вдруг он резко оборачивается, выставляя перед собой ладонь, и начинает танцевать. Он напоминает птицу, двигаясь на согнутых ногах и широко разведя руки. Звуки его голоса усиливаются, как усиливается и звон бубенцов. Энди постепенно начинает понимать, что с ним тоже что-то происходит. Это что-то становится сильнее его воли и уже диктует свою. Внутри собирается комок, висящий на многочисленных растяжках. По каждой из них как по трубе под давлением к центру что-то движется. Мальчишка не замечал, что его трясет, словно реактивный самолет, в турбину которого попала вода. Он не почувствовал, когда упал, словно кто-то одним рывком скосил его как стебель. Он, наверное, даже потерял сознание, исторгаясь нечеловеческим вскриком. Все идет кругом. Поднимается ветер, взметнувший к небу клубы пыли. Капли Дождя продолжает танцевать, неистово ударяя в бубен и сотрясая обезумевшие погремушки. На предрассветном светлеющем небе сгущаются тучи, словно он повернул время вспять, но шаман продолжает призывать ветер. Вверху в тучах что-то зарычало, как будто столкнулись и обтерлись бортами два огромных лайнера. Пыль заволокла пространство, продолжая кипеть и сворачиваться клубами. Трава в ужасе жалась к земле и неистово шелестела молитву о спасении. Мутный рассвет разорвала молния. Грозный бог неба желал знать, кто посмел его потревожить, и Капли Дождя держал ответ.

— Что они делают? — испуганно спрашивает у бабушки подоспевшая Тиа.

— Они знают, что делают.

Еще один раскат грома. Грохот рвет пространство, и женщины в испуге жмутся друг к другу. Молния разбитым зеркалом крошит пространство, и все видят, как в этом огненном всплеске взмывает силуэт птицы. Это не сова и не летучая мышь, потому что полет мгновенный и мощный. Проходят секунды или века, или даже тысячелетия. Никто не знает, потому что нить времени разорвана, и растрепанные концы мечутся беспорядочно и неистово. Провода под напряжением, которым уже не соединиться.

— Что это?! — восклицает Тиа, обсыпаясь крупной испариной.

— Душа. Он пытается спасти ее, — шепчет Джил, крепче прижимая к себе внучку.

Вокруг, словно образуется огромный смерч, взмывает вверх, рассекая тучи, и обрушивается на землю тяжелым ливнем, смешанным с крупным градом. Свинцовое свечение закоротившей проводкой трещит на горизонте, являя зрителям ужасную драму. На фоне зловещей декорации две птицы…

— Джек, пожалуйста, — шепчет Джил, кусая губы. — Ты можешь. Пожалуйста. Если нужно, возьми мои силы. Возьми жизнь, только пожалуйста, Джек…

Ястреб и сова выписывают широкие круги, готовясь напасть в любую секунду. Они равны по красоте полета и силе его. Огромные разлеты крыльев режут пространство…

— Кто ты?!

— Посланник!

— Кто отправил тебя?!

— Тот, кто принес жертву Миктлантекутли! Я пришла по следу. Покажи мне его. Я хочу видеть.

— Нет!

— Я не причиню зла…

— Не верю! Ты лжешь! Кто ты?!

— Та, что кладет на весы камни. Я дала ему жизнь! Я хочу видеть ее!

— Она – моя! Твое кольцо разорвано! Скажи тому, кто послал тебя, что у него нет жизни!

— Но я вижу, он здесь…

— Его здесь нет! Здесь только тело!

— Зачем ты отшвырнул его душу? Пытаешься спасти?!

— Пытаюсь! Она моя! Я ее хозяин, и действую по законам, которые принял, а ты вернись в свои пределы! Кольцо разорвано! Камни потеряны, и ты не можешь диктовать волю! Подчинись и уйди с миром!

— Два конца нити. Он умирал дважды. Покажи мне узел, и я покину тебя.

— Я сказал, нет!

— Тот, кто послал меня…

— Тот, кто послал тебя, выкупил свою жизнь, и не ты, он положил последний камень! Я собирал ее по крупицам…

— Но ты не собрал всю!

— Не собрал. В ней тоже не хватает этих камней. Он не под землей, не над землей. Я буду держать его столько, сколько смогу! Когда он будет готов, и силы ветра наполнят крылья, я отпущу его! Зов прошлого слишком силен! Я связал из него узел! Скажи тому, кто послал тебя, пусть ждет! Ты дала выбор, почему настаиваешь сейчас?! Уйди с добром!

— Если я откажусь?

— Я буду биться с тобой, и даже Йеи не решат этого поединка!

— Йе-е-и… Если ты одержишь победу?

— Выживут все.

— Если я?

— Погибнут все.

Рой очнулся на полу. Зверски болела голова. Казалось, кости черепа лопнули, и через щели внутрь сочится жар. Маккена открыл глаза. Он, наверное, поверил бы, если бы кто-нибудь сказал, что его утопили в чернилах. Его окружала