На ступеньках, там, где было мелко, Кэтрин и Фрэнни пили чай, и тут появилась Джастин, как актриса из старого голливудского фильма, в закрытом купальнике и махровом халате, с полотенцем на плечах – накинула его, будто горностаевую мантию.

– Я чувствовала, что найду вас здесь. – Она присела с ними на край бассейна и сунула ноги в воду.

На холме Брэм и Джордж играли в теннис, пыхтя, ругаясь и страшно потея.

– У меня – в горошек, – важно сказала Фрэнни, показывая на свой костюмчик.

– Мне нравится, когда в горошек, – сказала Джастин.

– Посидим в тени, – предложила Кэтрин, когда они вылезли, высушились и расстелили полотенца на траве.

– Не поймаешь! – крикнула Фрэнни.

– Поймаю-поймаю, – сказала Джастин, поднимаясь, и принялась бегать за ней по траве.

– Ты. Не можешь. Поймать. Меня!

В бассейн медленно, медленно падали большие желтые листья. Под деревьями было хорошо, дул ветерок.

– Смотрите! – крикнула Фрэнни и сделала «колесо».

– Теперь ты сможешь работать в цирке, – сказала Кэтрин.

– Ты прямо как обезьянка, – сказала Джастин, взъерошила ей волосы, и Фрэнни запрыгала, изображая мартышку. Потом она подошла и плюхнулась на колени Джастин. – Привет, – сказала Джастин, довольная, что ее выбрали.

– Я устала.

Кэтрин улыбнулась сонному ребенку и сказала:

– Вы ей нравитесь, Джастин. Не возражаете?

– Разумеется, нет. – Меньше чем через минуту Фрэнни уснула на ее широкой груди. – Как на подушке, – сказала она. – Она такая прелесть.

– Особенно в такие минуты.

Кэтрин легла на траву, заложив руки за голову и глядя в небо. Было слышно, как на корте отбивают мячик и как их мужья приглушенно переговариваются. Она подумала: «Мы все станем друзьями. Хорошо».

Джастин. Голос, как крепкий кофе, густые темнорусые волосы. Она была непохожа на остальных знакомых Кэтрин. Разгуливает себе в купальнике, ноги волосатые, как у мужчины. Кэтрин завидовала ее непринужденной гордости, тому, что та действительно себе нравится, в то время как ей самой много лет назад всевозможные иссохшие менторы внушили, что любовь к себе – это тщеславие. В итоге Кэтрин была немилосердно самокритична, до мелочности, до боли в животе, она даже наказывала себя голоданием и рвотой. Она даже не помнила, когда последний раз спокойно ходила голая в присутствии Джорджа. Ей нравилось считать себя скромной, но это, как она наконец поняла, было то же самое, что и ранимость. Она полагалась лишь на красоту, чтобы поддержать интерес Джорджа. Она беспокоилась, что не сможет эту красоту сохранить и что этого недостаточно.

– Вы с Брэмом – вы хотите детей?

– Думаете, мы чудовища, да?

– Нет – просто вы стали бы замечательной матерью.

– Правда? – Она с надеждой посмотрела на Кэтрин, но быстро сказала: – Я не знаю, что вообще делать с младенцами.

– А это из тех вещей, которые просто знаешь, и всё.

– Ну, я никогда не считала, что готова.

– А сейчас?

Джастин покосилась на спящую Фрэнни.

– Возможно.

– Я тоже была не готова, – призналась Кэтрин. – Я не хотела ребенка. Я даже не хотела замуж за Джорджа. – Она знала, что не стоит это говорить, но, когда слова вырвались, она почувствовала радость освобождения. – Я слишком боялась растить ее одна.

Джастин кивнула, хотя Кэтрин сомневалась, что она сделала бы такой же выбор. Она подумала, что Джастин прервала бы беременность и жила бы как жилось. Кэтрин так не смогла бы. Она использовала религию как оправдание, но ее остановил не страх Божий. Она понимала все аргументы, но у нее были свои принципы. Она ценила свободу так же, как ближнего своего, – по крайней мере, считала, что ценит, – но никак не могла свыкнуться с мыслью, что свобода может быть предметом обмена. Ее приучили думать, что свобода имеет границы, и даже сейчас ей не хватало смелости их оспорить.

Для Кэтрин религия стала удобным предлогом на случай, если она не могла с чем-то справиться, – начиная с ее истинных чувств к Джорджу. Иногда она задумывалась, какой была бы ее жизнь, если бы у нее были другие родители, с другими ценностями, но мы ведь не выбираем, кто нас вырастит и во что приучит верить.

– Что вы сейчас чувствуете? – спросила Джастин.

– О чем вы?

– Конечно, о Джордже.

Иногда прямота Джастин обескураживала ее.

– В смысле вы его полюбили? Знаете, как бывает в договорных браках.

– Да, конечно, я его люблю, – с легкостью соврала она. – Он мой муж.

Они услышали, как скрипнула дверь в ограде корта, и появились их мужья в белой теннисной форме, раскрасневшиеся от жары. Они выглядели довольными и счастливыми. Подойдя, мужчины заметили спящую Фрэнни и притихли. Кэтрин увидела, что Джордж заметил – это Джастин держит их спящую дочь, а не она. Он посмотрел на Джастин с нежностью, может даже с любовью, и она подумала – интересно, заметил ли Брэм? Эта краткая интерлюдия прервалась, когда Фрэнни зашевелилась и потянулась к отцу. Он осторожно забрал ее у Джастин, и она устроилась у него на плече; обе пары пошли через луг к машинам.

Когда она ездила в машине Джорджа, особенно с Фрэнни, ей становилось особенно ясно, как по-разному они привыкли действовать. Во-первых, он отказался устраивать сзади детское кресло. Он заявил, что хватит ремня безопасности, и сослался на свое собственное детство, но она знала, что дело не только в этом. Детское кресло на заднем сиденье кабриолета, несомненно, повредило бы его образу свободного молодого профессора. Пусть это и не было обязательно, она установила кресло на заднем сиденье своего «универсала», как только они переехали сюда. Джордж редко ездил в ее машине. Он всегда потешался над ее манерой водить, обвиняя в том, что она водит по-женски и что ее шатает из стороны в сторону по дороге, хоть это и было не так.

В машине Джорджа она всегда чувствовала себя чужой. Кожаные сиденья, слабый запах сигарет свидетельствовали о том, что он делал, когда был не рядом с ней, – делал то, что, черт возьми, хотел.

Он пристегнул Фрэнни и сел за руль. Она чувствовала запах его потной рубашки. Он выехал на дорогу, волосы их развевал ветер.

– Мама, ветер, – сказала Фрэнни.

– Да, действительно. – Кэтрин улыбнулась дочери. Она заметила, что из портфеля Джорджа торчит книга, и вытащила ее – потрепанный ветхий томик, «О небесах, о мире духов и об аде». – Что это?

Он нахмурился.

– Это Флойда. Хочет, чтобы я прочел. Он одержим этим бредом.

– Сведенборг? – Она повертела книгу в руках. Обложка совсем истрепалась.

– Не беспокойся, – сказал он ей. – Ты