Муж ее, Брэм (полностью – Абрахам), обладал некой мужественной чистотой, его просторные фланелевые рубашки пахли овцами, всклокоченные волосы, карие глаза, из карманов выпадают книжки – Рильке[60], Гамсун[61], Чехов. Он однажды сказал ей: «Что бы со мной было без Чехова?» Они занимались любовью в его комнатке в колледже, а потом она сидела в старом коричневом кресле, которое он нашел на улице, пила бурбон, ела мандарины и слушала песню «С учетом всего». По утрам они шли через яблоневый сад к Аткинсу и ели там пончики с кофе и читали газеты. Они были друзья, которые стали любовниками. Нет, они были любовники, которые стали друзьями. Они поженились следующим летом, после выпуска, на цветочной ферме в Амхерсте. Они устроили праздник в Лорд-Джеффри-Инн, под тентом, и отправились в свадебное путешествие в Прованс. Ей никогда не забыть все те подсолнухи, бесконечные подсолнечные поля, и маленький кинотеатр, где они смотрели «Лолиту» с французским дубляжем.

Сначала Брэм хотел стать философом. Потом романистом. И вот он стал фермером, который хотел стать романистом. Земля досталась им от дальнего родственника, который охотился на ней по несколько недель в году. Они были из богатых семей, но делали вид, будто это не так – старый дом так и не отремонтировали, ненатертые полы, плохо отапливаемые пустые комнаты, пара бесценных антикварных вещиц и зеленый «рейндж ровер» во дворе. Брэм был единственным ребенком. Отец его был известный дирижер, который несколько раз состоял в браках с актрисами, не особо любившими музыку. Они каждый год навещали его в Тэнглвуде, и очередная его жена всегда готовила сложносочиненную еду для пикника и укладывала в ивовые корзинки. Мать Брэма, непризнанная художница, умерла, когда он был маленьким, и он сказал Джастин в одну из тех редких минут, когда был готов показаться ранимым, что так и не смог с этим смириться. Мать Джастин держала антикварный магазин в Саванне, она устала быть психологом, а отец ее был хирург-ортопед; у нее были две успешных сестры, близняшки, они жили в Мэне, и у обеих было всего по три: три диплома, три дома, три работы, трое детей. У Брэма и Джастин детей не было.

Джастин организовала себе студию в унылой комнате рядом с кухней. Они разводили овец и альпак, и она красила шерсть и сама пряла ее на старой молочне. В итоге полы были все цветные, нити текли по дому разноцветными реками. У окна стоял ткацкий станок, терпеливый наперсник. Два дня в неделю она преподавала в колледже ткачество и текстиль. Для женщины Джастин была не особо тщеславна и гордилась, что полагается на умственное, а не на физическое, и что презирает любые украшательства. Она носила мешковатые мужские джинсы, фланелевую рубашку и рабочие сапоги, а для красоты пользовалась лишь водой и мылом. У нее были крупные худые руки, как говорил ее отец – руки аристократки, но они загрубели от постоянной работы. Закончив дела дома и на ферме, она ткала одеяла и шарфы, которые продавала в магазине в городе, куда часто заглядывали странноватые родители ее студентов.

Джастин наслаждалась простыми радостями, стол был усыпан хлебными крошками, гранатами и желудями. Эти образы напоминали поэтические строки, и она очень восхищалась поэтами и людьми вроде Брэма, которые могли видеть красоту в привычных вещах. Для Джастин счастье было как вкусный суп, кипящий день напролет. Ветер, дующий над полем, свистящий в ставнях. Толстая пряжа, преображающаяся в ее руках. Она любила лицо мужа, его запах и то, как его волосы свисали над воротником, будто черная краска, но больше всего – то, как она чувствовала себя в его объятиях: согретой, сильной, любимой.

Кроме альпак и овец у них были куры. Кролики и две большие собаки – Руфус и Бетти, а на дальних холмах жили койоты и медведи, а порой встречались пумы и волки. Она гуляла по земле и восхищалась ее великолепием. Это почти пугало, и когда ночью дул сильный ветер, он подрывал ее собственное положение в иерархии вещей. Это еще ладно, но зимой холодный безжалостный свет ничего не возвращал. Под ногами стыли старые сосновые доски. Стекла дрожали в рамах.

Вот куда они пришли. Это был их выбор. Их жизнь.

От знакомых в колледже она слышала про Джорджа Клэра. Они с женой были бедные неудачники, которые купили ферму Хейлов. Он вроде как был большой спец по истории искусств. В день, когда его брали на работу, она прикинулась, что не знает, кто он такой, когда они встретились в очереди в кафетерии.

– Я новый преподаватель, – сказал он. И они пожали друг другу руки, подвинув подносы и блокноты. – Приступаю осенью.

Клэр был из тех мужчин, которых считают красивыми. Правда, чего-то ему не хватало, но, может, дело было в ее снобизме. Он был одет на собеседование – штаны хаки, белая оксфордская рубашка, претенциозный красный галстук-бабочка (возможно, новенький) и твидовый блейзер из ткани, цветом и фактурой напоминающей гранолу. Он обладал скучной красотой диснеевского принца, который в силу своей дурацкой везучести всегда получит девушку. Противоречащие в целом консервативному его облику рыжеватые волосы были длинные, растрепанные, а очки в проволочной оправе придавали ему стильность в духе Джона Леннона – совершенно, как она понимала, притворную. За две минуты он успел ознакомить ее со своей академической родословной, включая престижную награду, названную в честь эксцентричного миллионера, собиравшего пейзажи школы реки Гудзон.

– Правда? – спросила она – ей уже стало скучно. Она постоянно натыкалась на людей такого плана. Он был из тех, кто без проблем переживает отрочество, на ком опыт не оставляет шрамов, у кого будто бы и нет истории.

Как оказалось, у них было что-то общее, например оба играли в теннис. Джордж скоро сообщил, что играл в студенческой команде. Брэм был игрок, лишенный элегантности, зато сильный и упорный. Мужчины играли парами по субботам, а они с Кэтрин и остальные жены смотрели с садовых кресел или лежа на траве за кортами. Вокруг бегали босоногие дети. Фрэнни, дочка Клэров, сидела на траве и обрывала лепестки с маргариток, потом пропускала их сквозь пальцы, как хлопья снега. Иногда мужчины ругались, сердя жен, причем особенно этим отличался Джордж. Однажды, когда Брэм легко отыграл очко, он так разошелся, что бросил в него ракеткой, и Брэму пришлось зашивать бровь. Ей показалось красноречивым, что партнер так и не удосужился извиниться. И все же это был маленький