К удивлению Мэри, на ужин они пришли. Джордж умел создать видимость, научился в этих своих модных школах. Он был в костюме и галстуке-бабочке, выбритый и причесанный. Она сочла его привлекательным – явно так думали и другие женщины.

– Здрасте, Мэри, – сказал он привычно скользким тоном.

– Добро пожаловать в Сент-Джеймс…

Но он уже отвернулся.

Кэтрин с девочкой были одинаково одеты – в темно-синие платья с узкими зелеными поясками. Когда Мэри сделала ей комплимент, Кэтрин с гордостью сказала, что сама сшила.

– Смотри, какие у меня туфельки, – сказала Фрэнни.

– Самые первые у нее, – сказала Кэтрин.

На краткий блаженный миг Мэри вспомнила, как возила Элис в магазин Брауна за туфлями, та была тогда такого же возраста – все было проще, и она еще не начала ширяться. Мэри старалась все делать правильно: католическая школа, уроки музыки, балет. Она была чудесной девочкой, и странно даже вообразить, что такое чудовищное превращение возможно. Они почти год не виделись. В последний раз она звонила из автомата в Сан-Матео.

Трэвис бросил на нее взгляд. Он всегда догадывался, когда она думала о дочери – их общая мрачная тайна, их ошибка. С одной стороны, она их разделяла, с другой – неразрывно связывала.

– Вам лучше? – спросила она Кэтрин.

– Лучше? – Та озадачилась.

– У вас болела голова. Вчера, когда я…

– А, да. – Она покосилась на мужа, который бродил поодаль, явно скучая, и ни с кем не общался. – У меня бывает порой, – сказала она. – Взгляд ее затуманился.

– Вы в порядке?

– Конечно… все хорошо, спасибо. – В смысле – это, блин, не ваше дело.

– Ну, – Мэри взяла ее за руку, – если вам что-нибудь будет нужно – скажите, ладно?

Та на миг посмотрела ей в глаза и кивнула.

– Спасибо, Мэри, непременно.

Они собрали целую толпу, и все что-нибудь принесли. Отец Гири приготовил свое знаменитое фрикассе из курицы. Для священника готовил он превосходно. Кэтрин Клэр принесла яйца, аккуратно разложенные на большом блюде. Всем нравились салаты Мэри, и она приготовила коул-слоу[63], а ее мать – немецкий картофельный салат. Всю еду расставили на длинном столе во дворе. Она принесла скатерти, и еще было вдосталь холодного чая и лимонада. Она заметила по другую сторону забора молодых Хейлов и обрадовалась, что отец Гири пригласил их зайти. Она подумала, что они, должно быть, проголодались. Они уважали священника, пусть и не ходили больше на мессу. Коул и Трэвис-младший раньше сидели рядом и болтали всю службу напролет. Они с Трэвисом не хотели казаться навязчивыми и сидели подальше, тихонько приглядывая за ними. Какие у них были густые волосы! Какими рослыми они становились! После церкви они всегда шли к ней поужинать, и она знала, что Коулу нравится ее готовка, обычно жаркое с картошкой, что-нибудь согревающее – и она подавала еду на хорошей посуде. И он, молодец такой. Не стеснялся. Было видно, как бедняжка скучает по маме. Иногда она плакала на кухне. «А что сейчас-то случилось», – рявкал Трэвис, и она утирала лицо и говорила, что съела что-то острое. Ничего. Ничего.

У ее мужа был тяжелый характер. Он не умел обзаводиться друзьями. Но у него были хорошие манеры. Он знал, как себя вести. С гордостью и малой толикой дерзости она смотрела, как он знакомится с Джорджем Клэром. В отличие от Трэвиса, сложенного и ведущего себя как дружелюбный медведь гризли, Джордж вяло пожимал руку, даже будто брезгливо, и не смотрел в глаза. Честно говоря, с полицейскими люди порой ведут себя странно, но тем не менее.

Несколько недель спустя у Клэров был праздник, как они сами выразились, новоселье. К удивлению Мэри, их с Трэвисом пригласили.

– Нам нужно идти? – спросил он.

– Да.

– Но мы не любим вечеринки.

– За себя говори.

Но это была правда, и приглашали их редко. Она к этому привыкла – все-таки жена копа. «Копы и священники, – в шутку говорил Трэвис, – это те, кому вечно не рады».

– Как мило, что они пригласили нас, – сказала Мэри. – Пойдем.

Был вечер пятницы. Трэвис еще не пришел с работы, а Трэвис-младший остался у друга с ночевкой. Мэри решила по-соседски испечь ради такого случая шоколадный торт. Она не спеша помылась, приоделась и накрасилась, предвкушая волнующее событие.

Когда Трэвис наконец пришел, он не торопясь прошествовал по дорожке, болтая связкой ключей. После восемнадцати лет брака ей все еще нравилось, как он выглядит – широкие плечи, чуть расхлябанная походка мужчины, который знает себе цену. Как оказалось, это встречается отнюдь не часто. Ее мужа было трудно отвлечь или соблазнить тем, что притягивало других. Это придавало ей уверенности, что он не будет ей изменять, но, с другой стороны, в вопросах романтики у него явно недоставало воображения. Нет, он был человек рутины. Он много лет водил все тот же старенький пикап, любил домашнюю еду, с подозрением относился к ресторанам (особенно китайским) и не любил сюрпризы. Иона научилась держать свои мысли при себе. «Если мне понадобится узнать твое мнение, – говорил он, – я непременно спрошу». Она делала то, чего он от нее ожидал, и не ставила это под сомнение.

Целуя его влажную щеку, она почувствовала запах пива, которое он выпил у Джексона с Уайли Берком.

– У нас праздник, помнишь?

Полуприкрытые глаза, скучающий вид.

– Ты не готова?

– Вот кошелек достану.

– А, так ты не готова?

– Бога ради, готова, – сказала она, думая: «Что сталось с джентльменом, за которого я вышла?»

В машине она заполнила пространство словами – как сын провел день в школе, его футбольные тренировки, как он поел, обед, который она им приготовила – прямо как по телевизору, его любимая жареная курица, а потом он ушел к другу в гости. Трэвис вел машину, делая вид, что слушает, – ну, и то лучше, чем ругаться из-за вечеринки.

Он свернул на Старую дорогу, и дом был весь освещен, из окон доносился рок-н-ролл. Совсем не как при Хейлах, подумала она, небось Кэл, не терпевший беспорядка, в могиле перевернулся. Коровники были только что покрашены, дом – пока не до конца, ставни сняли и прислонили к стене. Вдоль дороги были припаркованы машины. Трэвис завернул грязный «кантри-сквайр» на траву, за старым «вольво» с ядовито-зеленой наклейкой «Джимми Картер» на бампере.

– Вот уж от чего сплошная польза, – фыркнул Трэвис, ткнув пальцем. – Чтоб он арахисом подавился.

– Да ладно, – сказала она. – Не начинай.

Они вышли и поправили на себе одежду. Только начинало темнеть, небо было красивого голубого