Шрифт:
Закладка:
– Врачи, или кто они там еще на самом деле… Что они тебе сказали?
Хотя я уже знаю, конечно же. Конечно же знаю.
– Я забыл, – говорит дядечка постарше.
– Конечно, забыл, – говорю я ему и сжимаю его руку. – Я тоже забыла.
– То же, что и я? И что же? – спрашивает он.
Я смеюсь.
– Нет, – говорю. – Я тоже забыла. Я также забыла.
– Нет, – говорит он.
– Мы вместе забудем, – говорю я и сжимаю его руку.
– Нет, – говорит он.
Здесь только солнце и птицы.
– Твое имя, – говорит он.
– А что с ним? – спрашиваю я, надеясь услышать шутку.
– Я забыл, – говорит он.
Это не очень-то похоже на шутку.
– Я забыл, как тебя зовут, – говорит он.
Здесь только солнце, только птичий гомон. Я сжимаю его руку.
– Как тебя зовут? – спрашивает он. Он не смеется, он даже не плачет.
А еще розы. Вокруг нас сплошь розы. Rosa arvensis. Rosa canina. Rosa multiflora.
– Роза, – говорю я.
Это имя не хуже любого другого.
– Меня зовут Роза, – говорю я ему.
По-моему, он мне верит.
Сияние солнца… Птицы… Розы…
Так что, похоже, мы забудем вместе.
И будем сидеть здесь все то время, что нам осталось, держась за руки.
И будем понимать друг друга.
Он показал мне много чего, но это то, что я должна помнить. Он дал мне понять, что такое понимание. Наверное, он тоже был учителем. Я не знаю, кем он был.
Но какое-то время он был всем.
Малый, который здесь не живет, просто вне себя. Не на самом деле, конечно же. Вне его – славный парнишка, который сейчас рядом с ним: помогает ему смотреть в компьютер, бережно обращаясь с его головой. А я тем временем в углу со своей стопкой потрепанных старых энциклопедий. Эмпиризм… Эмульсия… Энтомология… Энчилада…
Они так близко друг к другу, эти двое, как будто вместе сидят внутри этого компьютера, а не вне его, подбираясь все ближе и ближе к истине. Или чему-то еще.
Наверное, я ревную. Славный парнишка должен быть сейчас рядом со мной, бережно обращаться с моей головой, называть меня мудилой и посылать на три буквы в этой своей милой, нежной манере.
Тем не менее… Это не помогает малому, который здесь не живет. Они подбираются близко, но недостаточно близко. Малый, который здесь не живет, несмотря на все их усилия, остается потерянным. Он не может найти свою жизнь, или истину, или что там еще, без разницы. И наконец обмякает, признав свое поражение. Компьютер опять превращается в гору.
Славный парнишка прижимает его к себе. Успокаивает его, утешает – мягко так, нежно велит ему идти нах, забыть.
Снаружи, в коридоре, бродит Сердитая Медсестра, выискивая подушки.
Что еще хуже, появляется Менеджер по Исходу. Он Всеобъемлющ.
– Неоднократные предубеждения! – говорит он. – Выпивающее пренебрежение!
Сердитая Медсестра у него за спиной улыбается. В руках у нее планшетка и подушка.
– Протоколы взаимодействия персонала с клиентами – нарушение, – говорит он. – Трудоустройство с испытательным сроком – немедленное прекращение. Личностно-ориентированный план исхода – переоценка. Фрикадельки – употребление в пищу. Водолазные костюмы, мотоциклы, подручные часы – накопление.
Он словно целиком сделан из золота.
Сердитая Медсестра усмехается.
Славный парнишка дрожит, съеживается, бочком выскальзывает из интернет-салона и удаляется по коридору, становясь все более невидимым, изо всех сил стараясь быть несуществующим. Изо всех сил стараясь не быть.
«ПРОХОД НЕ ЗАГОРАЖИВАТЬ» – гласит надпись на двери.
Моя дочь моет мне ноги, черт бы ее побрал.
Фелисити и Чарити стоят у окна со своими смартфонами. Они скоро приступят к учебе в университете. За окном – парковка. В их телефонах – их будущее. То есть два будущих, у каждой свое.
– Просто забудь, мам, – говорит моя дочь.
– Конечно, – отвечаю я ей. – Естественно. А что забыть?
Она вздыхает.
По-моему, мы только что обсуждали моего сына. Его инвестиции, его затыки с денежными потоками, его Власть Вечности.
Моя дочь ничего не желает слышать про мой пароль или мою настоятельную необходимость его вспомнить. По-моему, ее так злит не столько пароль, сколько эта необходимость.
Которая и вправду крайне настоятельна.
Мой сын с его заботливо вытертым аккаунтом… То есть с моим аккаунтом – его тут лишь забота. Мой заботливый сын, который приходит почти каждый день, чтобы врать мне о деньгах, который написал в большом ежедневнике, что на сегодня у нас намечен приятный разговор на тему расширенных протагонистов защиты от несанкционированного доступа и гибких вариантах авторизации, с прицелом на будущее.
Согласно большому ежедневнику, сегодня он не собирается отвезти меня в какое-нибудь милое местечко выпить чаю. Осознание этого заставляет меня заглянуть в большой ежедневник и поискать, когда он в последний раз это делал, а это вроде было уже после изобретения паровой машины, в воскресенье. Думаю, что не отказалась бы опять отправиться в какое-нибудь милое местечко выпить чаю – хотя бы для того, чтобы увидеть море и поглядеть на этих пингвинов, а если повезет, то и стать свидетелем того, как они проглотят чью-нибудь чихуахуа.
Сегодня мы никуда не едем выпить чаю, и не только потому, что мой сын не любит этого делать, и не только потому, что об этом не написано в ежедневнике, но и по той причине, что сегодня, помимо того, что он должен навестить свою мать, мой сын еще должен навестить и Менеджера по Исходу в его кабинете, о чем он тоже не написал в ежедневнике. Но я все равно узнаю́ об этом, оказавшись, так уж получилось, в непосредственной близости от кабинета Менеджера по Исходу с приложенным к двери ухом, когда они там обсуждают полномочия на перераспределение сверхсметных денежных потоков, сопряженные с оперативным доступом к резервным фондам и дискретными выплатами предпринимательскому окружению посредством эксклюзивных программ монетизации на добровольной основе. Обсуждая все эти животрепыхающиеся вопросы, они восхищаются растущими грудами золота на столе Менеджера по Исходу, в то время как через большие раздвижные стеклянные двери вкатывается все больше тележек, доверху заваленных грязным бельем и золотыми водолазными костюмами, которые сердитая Медсестра сверяет со своей планшеткой – если только не занята тем, что колотит людям по коленкам крошечными молоточками или бродит по коридорам с подушками в руках, выискивая людей, которые не могут позволить себе платить больше.
– Ты ведь доверяешь мне, мам? –
