– Да, временами он и вправду вроде сконфужен… Я хожу первая. Слово из пяти букв. «Обман». Хотя нет, лучше то же самое, только по-компьютерному. «Фрод». Как доктор Зигмунд Фрод, или кто он там еще на самом деле. Теперь ваша очередь. Как насчет «злоупотребление»? Целых двадцать четыре буквы. Дарю. А теперь мой ход. Передайте-ка мне доску, чтобы я могла составить слово… Пароль. Я знаю, что буду использовать свой собственный пароль. Как там его? «Збтосмти»? Нет, не то. Дайте подумать… Сейчас вспомню. Готова поспорить, вы и так его знаете. Мой пароль…

Но он слишком хитер, чтобы его можно было так вот подловить, этот золотой дьявол. Он ничего не говорит. Что само по себе довольно необычно. И тут я кое-что понимаю. Он ждет. И он возбужден. Такой огромный и такой золотой, и в то же время настолько возбужденный тем, какую глупость я могу сейчас сказать, что будто вот-вот уделает золотыми Критериями всю доску для игры в скрэббл. Так высоко вздымающийся надо мной, со своей золотой головой на золотой шее, но вдруг такой притихший, что напоминает мне моего первого мужа в тот самый момент, когда тот внезапно притих – когда его поразил удар и он стал моим безголовым бывшим мужем. И сейчас я и сама поражена этим возбужденным Менеджером по Исходу, который молча ждет, так высоко вздымаясь надо мной. Ждет, что я – потому что я очень старая и очень глупая – назову ему свой пароль. Потому что он его не знает. Он и понятия не имеет, какой у меня пароль. Внезапно я понимаю, что он знает не больше меня.

Потому что мой сын…

Потому что мой хороший, любящий сын…

Потому что мой хороший, любящий сын с его тщательно вытертой попой и затыками с денежными потоками его ему не сообщил.

– Вы ведь не знаете, насколько я понимаю? – говорю я.

– Что? – Вот и все, что он может сказать, несмотря на все свое золото.

– Какой он.

– Какой он? – переспрашивает он.

– Вот именно, – отвечаю я.

– Роза, – говорит он, – я не знаю…

– Да, не знаете, так ведь? Вы не знаете мой пароль. А не знаете его, потому что мой сын отказался сообщить его вам.

Мой сын… Мой дорогой, хороший, любящий сын. Мой сын, который приходит сюда каждый день, ворует с моего аккаунта, лжет мне ради своих собственных затыков с денежными потоками и помогает Менеджеру по Исходу отвечать его золотым Критериям, но который так и не сообщил Менеджеру по Исходу пароль своей бедной старухи-матери, каким бы тот ни был. Мой бедный, дорогой, любящий сын… Который так сильно любит свою мать, что взял на себя всю отверственность… ответственность за то, чтобы лгать ей и красть деньги с ее аккаунта. Так что всякий раз, когда Менеджеру по Исходу требуется достичь новых золотых Критериев, он должен идти со своим шлемом в руке к моему хорошему сыну и угрожать ему тем, что его мать лишится своего окна, или что ее выбросят из него, или что ее задушат посреди ночи ее собственной Личностно-Ориентированной подушкой. Какой же он хороший, любящий сын, что полностью возложил на себя все эти хлопоты по Фрейдам, фродам и злобноупотреблениям – точно так же, как моя хорошая, любящая дочь возложила на себя задачу ставить мои цветы в горшках в ванну и мыть мне ноги, тогда как никто, кроме ее вечно занятого, раздраженного Господа Бога, не может ей помочь.

– Ваши сын и дочь очень вас любят, – говорит Менеджер по Исходу, читая мои мысли.

Никогда до сих пор он еще больше не напоминал мне моего безголового мужа. И никогда еще меньше не напоминал мне дядечку постарше в саду, у которого не было золота, но была самая красивая шея, пусть даже он никогда не любил моих детей.

– Вы никогда не узнаете мой пароль, – говорю я ему.

– Откуда вам знать, – говорит он.

Я подозреваю, что сейчас он очень близок к тому, чтобы убить меня.

– Я собираюсь изменить его, – говорю я. – И тогда уж точно никто не будет его знать.

Я говорю это со своим лучшим лицом игрока в скрэббл.

– Не забывайте… – начинает он, и я едва не смеюсь.

– Ну конечно же, я забуду, – говорю я. – Это то, что я постоянно делаю.

Он не слушает. Он подается вперед и теперь оказывается совсем близко. Он мерцает в темноте. Позади него в моем окне – автомобильная парковка. На которой я скоро буду лежать на спине, глядя в небо, с незабудками там или без.

– Не забывайте, – повторяет Менеджер по Исходу. – Не забывайте про своего сына. Не забывайте про свою дочь.

– Они хорошие дети, – говорю я.

Он становится все больше, а я становлюсь все меньше.

– Плохие вещи могут случиться и с хорошими детьми, – говорит Менеджер по Исходу.

Он уже похож на золотую гору.

– Что вы имеете в виду? – спрашиваю я, хотя и так знаю, что он имеет в виду.

– С прицелом на будущее, – говорит он.

Я пытаюсь представить свою жизнь без большого ежедневника, без того, чтобы фотографию дядечки постарше всякий раз переставляли на передний край этого, как его там, без поездок в какое-нибудь милое местечко выпить чаю, без того, чтобы поливали мои цветы в горшках, без того, чтобы мыли мою ванну, без лоскутка шелка на дверной ручке. Пытаюсь представить себе все это – Комплексно и Всеобъемлюще.

Менеджер по Исходу улыбается. Он сказал достаточно, и знает это. Уходит он не через окно. Он уже такой огромный, что едва может пролезть в дверь.

А на его месте вновь Сердитая Медсестра, с подушкой. Откуда она взялась? Улыбается мне… Это ужасно.

– Вы абсолютно уверены, что вам не нужна эта подушка? – спрашивает она.

Большой ежедневник лежит открытым на этом, как его там, рядом с фотографиями семьи Трюмо.

Славный парнишка написал «забудь». Но я не больше способна забыть, чем вспомнить.

Дневник открыт на завтрашнем дне.

На этой странице ничего не написано.

Мой сын – хороший сын. Наверное, я еще никогда так сильно не хотела увидеть, что он намерен свозить меня в какое-нибудь милое местечко выпить чаю.

Но мне нужно нечто большее, от кого-то другого.

Переворачиваю еще несколько страниц. Минуя завтра, заглядываю в будущее.

Каждая страница там, как это называется… Чиста.

Мне нужно найти какое-то новое место в этом ежедневнике. Пустое, уединенное место, которое я