«У него есть свое очарование, должна признать. Вне всякого сомнения он интереснее, чем другой парнишка, вихрастый, тот, что носит трусы на пижаму. У него еще плащ… Как там его?»

«Супермен».

«Супермен, точно. Кстати, прекрасно демонстрирует ущербность ваших умственных способностей: кто бы купился на историю о том, что никто в метрополии не в состоянии отличить Кларка Кента от Супермена, потому что он нацепил очки? Кларк Кент живет в городе недоумков, вот правда. И купились же! Так же как на выдумки про мои занятия лепкой при создании двух первых человеческих существ. Как вы их зовете? Адам и Ева. Две пригоршни глины, и вот, пожалуйста, разгуливают голые по райскому саду, яблоки жуют. Иногда вы нелепы. Прямо не знаю, то ли злиться, то ли плакать от жалости».

Я снова улыбаюсь: наши мнения сходятся по многим вопросам. Однозначно согласен про Супермена и умственно отсталых, которые живут в одном с ним городе, не узнавая его. Иногда я не надеваю очки, когда читаю лекцию, но никто не сомневается, что я – это я, а не кто-то другой. Загадочная загадка. Не теряем концентрацию.

«Итак, Лиза, тот факт, что вы осознаете, над чем нам, людям, еще нужно поработать и что в нашем поведении хорошо, заставляет меня думать, что в глубине души вы нас любите и хотели бы, чтобы мы справлялись лучше, правильно?»

Ну, здесь я ее направляю, признаю. Я создаю связи и маршруты в ее божественном мозгу, которых раньше там не было.

«Вполне возможно. С другой стороны, я же вас создала. Что за мать я была бы, если бы не радовалась успехам своих детей?»

«Как я и думал», – говорю я, стараясь произносить слова медленно и сосредоточившись на тоне голоса, чтобы сделать его ниже. – «И, Лиза, тот факт, что вы это понимаете, позволяет нам обсудить именно те аспекты, которые можно улучшить, потому что вопрос не столько в том, что делать с правильным и неправильным, а скорее в том, чтобы спасти хорошее и исправить то, что можно. Поэтому я прошу вас, оставим в стороне вопрос: Бог вы или нет, ответьте, что, по вашему мнению, мы могли бы сделать лучше?»

Я только что использовал серию эффективных приемов, направленных на расширение горизонта видения и изменения фокуса.

Лиза, не отрывая от меня взгляда, слегка наклоняется, открывает ящик, достает черный пакетик с кешью. Подносит его к моему лицу.

«Я взяла те, что вам нравятся, в магазине рядом с Пикадилли, где вы обычно покупаете. Натуральные, с щепоткой гималайской соли. Все правильно?»

Я киваю, гадая, откуда она знает, где я покупаю свои орехи и какую разновидность предпочитаю. Оставим пока, сейчас следует концентрироваться на другом.

«Вы, Леонард, считаете само собой разумеющимся, что есть то, что можно улучшить?»

«А вы, Лиза, сосредоточились на крайностях: либо все живы, либо все мертвы. На самом деле ведь возможны многие другие варианты: спасти нас, научить, наказать лишь виновных… В общем я не понимаю, почему только черное или белое».

«Потому что так должно быть».

«Кто так сказал? Кто устанавливает правила?»

«Я, естественно».

«Вот именно. И раз вы устанавливаете правила, что мешает вам их изменить? Я хочу сказать, вся эта лабуда с воскресными службами хорошо заходила двести лет назад. И что, теперь это означает, что идея удачная? Когда-то было совершенно нормально держать людей в рабстве, лишать женщин права слова и жечь на костре ведьм. Это здравые идеи? Нет, но идеи можно менять, более того, их следует менять. Потому что, когда ты замечаешь, что твоя система правил едва держится, нужно ее расширить, иначе ты ее раб. Если твоя жизнь, твоя реальность отличается от того, что ты себе представлял или желал, ты должен что-то изменить. Что угодно сойдет для начала, важно освободиться от цепей, которые держат тебя в плену. Я сомневаюсь, что Бог во плоти хотел бы чувствовать себя пленником системы правил, которые сам же и создал!»

Как всегда после своего предполагаемого обморока, провоцируя Лизу, я перехожу в тревожный режим: никогда не знаешь, что может случиться. Тем не менее, я сам себе нравлюсь: лингвистические уловки как из рога изобилия. Элизабет сейчас закатила бы глаза, а Джеймс аплодировал бы.

«Вернемся к причинам, по которым стоит нас спасти, Лиза», – возобновляю я свою речь, не давая ей времени долго думать: достаточно лишь немного пошатнуть ее стену ограничивающих убеждений. – Как я говорил, я размышляю о потенциально позитивной цели, стоящей за стремлением свести на нет человеческий род. И одновременно хотел бы у вас узнать: если вместо поголовного истребления существовала бы возможность кого-то спасти, по каким базовым признакам вы выбирали бы одних, в ущерб другим?»

В ее ценностях я уже разобрался, теперь хочу понять ее критерии, другими словами, что на практике способствует созданию этих ценностей.

«Интересный вопрос. Есть о чем подумать».

Я слегка откидываюсь в кресле, чтобы дать ей пространство и показать, что предоставлю ей столько времени, сколько необходимо. Пользуясь случаем, открываю пакет, выуживаю из него горсть кешью и отправляю их в рот.

«Независимое мышление», – отвечает Лиза, – «первым критерием я выбрала бы его. Я не в восторге от людей, которые слепо принимают чужие решения целиком и перестают думать своей головой. Я вам для этого мозг выдала. Второй критерий – бескорыстная любовь: я бы спасла тех, кто готов помогать другим, даже в ущерб себе. Потом – честность: мне нравятся последовательные люди, и я плохо переношу тех, кто говорит одно, а делает другое. Еще добавила бы всех детей, оставшихся невинными».

Ответ выглядит вполне исчерпывающим, я о нем обязательно вспомню в момент своей финальной речи. Несомненно, будь эти критерии применены, спаслись бы немногие, а все религии были бы сметены одним ударом. Но сейчас у меня есть другие дела.

«Скажите-ка, есть люди на Земле, отвечающие всем этим условиям?»

«Да, конечно».

«Я рад это от вас слышать, Лиза. Тогда спрошу: каким же образом люди, не обладающие на сегодняшний день этими характеристиками, могли