По мне медленно, как мед, растеклось тепло.

Наши взгляды встретились и держались друг на друге, пока между нами что-то закипало. Веки Люсьена опустились, и он поддался ленивым грезам. Обо мне на кровати. Я не упустила из виду, как раздуваются его ноздри при вдохе, как темнеет его загорелая кожа. Пульс бился у меня на шее, ровно и сильно.

– Люсьен… – Это слово прокатилось по моему языку, как сливки.

Мед и сливки. Мне хотелось вылить и то, и другое на его тугой пресс и просто слизнуть.

Возможно, он понял это, потому что резко выпрямился. Его челюсть дернулась, а темно-зеленые глаза приказали мне вести себя прилично. Но я хотела не этого. Я хотела дразнить и искушать его так же, как он искушал меня.

Ночь в постели с Люсьеном. Я не думала, что переживу это.

Глава шестнадцатая

Люсьен

Эта кровать. Эта гребаная кровать. Она стала бичом моего существования на ближайшие двадцать четыре часа. Это и образ Эммы, сидящей на краю с колдовской улыбкой, едва не подтолкнули меня к тому, чтобы повалить ее на спину и трахнуть прямо на мягком покрывале.

Если она решила притвориться, будто в том, чтобы делить со мной постель, нет абсолютно никакого соблазна, – прекрасно. Но я увидел слабый румянец на ее щеках, когда она посмотрела на меня, и то, как ее губы приоткрылись, словно приглашая попробовать их. От этого становилось только хуже. Намного хуже. Если бы я хоть на секунду подумал, что я ей безразличен, я бы стиснул зубы и провел ночь в постели с ней, ни о чем больше не думая.

Но знать, что она тоже будет страдать? Это совсем другое. Я словно ощущал физическую потребность исполнить ее желание, а вместе с ним и мое. А что потом? Когда пот остыл бы, мы бы все равно остались теми же людьми – моя жизнь пошла бы в никуда, в то время как для Эммы, так или иначе, открылись бы бесчисленные возможности.

Раньше, когда я был самоуверенным придурком, я бы наплевал на то, что случится потом. Я бы добился желаемого, и к черту последствия. Теперь все казалось слишком хрупким, слишком реальным. Существовал хороший шанс, что я стану цепляться за Эмму как за спасательный круг. И унижение от этой перспективы – ведь скоро ей предстояло двигаться дальше – чувствовалось чересчур сильно.

У меня все же осталось немного гордости. И я зацепился за нее. И решил противостоять искушению.

Конечно, Оззи.

Пытаясь оправдать ожидания Эммы, я отказался от своих обычных джинсов и футболки и надел свитер тонкой вязки с воротником и шерстяные брюки, которые обычно надевал на собеседования. Теперь я сожалел о своем выборе. Воротник, хоть и расстегнутый сверху, все равно душил меня. И брюки, пусть и свободного кроя, казались облегающими. Черт, все давило и тянуло. Мне нужен был воздух. Много воздуха.

Эмма все еще сидела на кровати, поджав под себя одну ногу, а другую свесив с края и медленно раскачивая, как маятник. Каждый раз, когда ее голень двигалась, подтянутое бедро сжималось, а затем расслаблялось. Это гипнотизировало. Мне хотелось положить туда руку и почувствовать упругую золотистую плоть.

– Чем хочешь заняться? – спросила она. Так невинно. Нога продолжала качаться.

Дьявольская женщина.

– Мне нужен воздух.

Не дождавшись ответа, я побежал прочь из проклятой комнаты.

Мягкий смех Эммы последовал за мной.

– Повеселись там.

Ага. Она точно знала: это пытка.

В коридоре было тихо, будто его на мгновение забросили. Я прислонился к стене и попытался выровнять дыхание. Это не помогло избавиться от скованности в члене. Он выпирал из штанов так, что даже я подумал, что это выглядит непристойно. Эмма, должно быть, заметила это. И, боже, она отлично справлялась с тем, чтобы выводить меня из себя. Я понятия не имел, что она об этом думает. Хотелось вернуться и спросить.

Черт, хотелось вернуться и показать ей. Умолять ее подарить мне хоть какое-то облегчение. Я бы непременно вернул долг с лихвой. Боже, я так этого хотел. Грезил об этом.

Нет. Не этим мы станем заниматься в эти выходные. Веди себя хорошо, Оз.

Несмотря на то что теперь я ненавидел голос в своей голове и у меня все еще был стояк, из-за которого меня могли арестовать за публичное непристойное поведение, я провел тыльной стороной ладони по его грубой длине. Тверд как камень. У меня вырвался стон, пресс напрягся. Я сделал это снова, повернувшись всем телом к стене, прижав свободную руку к прохладной поверхности.

Черт подери, я хотел во что-нибудь вонзиться. Нет, я хотел ее. Гладкую и уютную. Она бы так сладко покачивалась на моем члене. Я хорошо мог представить, как она скачет на мне верхом, как ее сладкие маленькие сиськи подпрыгивают в процессе.

– Вот дерьмо, – зашипел я, кровь прилила к горлу, и бедра непроизвольно дернулись. Мне грозила очень реальная опасность кончить в штаны.

Ужаса от этого оказалось достаточно, чтобы подавить мою эрекцию. Выдохнув, я выпрямился. Пресс болел так, словно по нему ударили. Но, по крайней мере, теперь я мог нормально ходить. И я направился вниз по лестнице, следуя за звуками оживленной деятельности и запахом еды, на хорошо оборудованную кухню. Я удивился, обнаружив невесту стоящей в окружении полудюжины обслуживающего персонала. Ее волосы растрепались, кожа раскраснелась. Она издала звук полнейшего отчаяния и вцепилась в свой мобильный телефон так, словно пыталась выжать из него всю жизнь. Отступать было слишком поздно – она заметила меня.

– Тебе что-нибудь нужно, Люк? – спросила она вежливо, но натянуто, давая понять: она втайне надеется, что я уйду. Я это заметил.

Я поднял руку.

– Просто бродил. Не беспокойся обо мне.

Она улыбнулась – тонко, страдальчески, – затем кивнула, прежде чем ее плечи поникли. Она выглядела разбитой. Потом я вспомнил, что она шеф-повар. По-видимому, довольно хороший. Может, она решила приготовить что-нибудь на свою свадьбу? Эта идея показалась мне безумной.

Еще до того, как я успел вымолвить хоть слово, вошел Мейсон Сэйнт, на лице здоровяка отразилось беспокойство.

– Что не так? – спросил он у Делайлы, притянув ее ближе, прежде чем она успела ответить.

Делайла издала протяжный вопль и вцепилась в него.

– На сто первом шоссе произошел несчастный случай.

Сэйнт побледнел.

– Кто-то пострадал? Кто?

– Нет, – ответила она. – Никто не пострадал. Если