еще ничего не знает. Когда он вернется из Рима, его ждет сюрприз. Джованна затеяла это, потому что к ней вернулась радость, осознание того, что мрак рассеялся и жизнь снова освещает их дом.

Джованна наконец-то чувствует себя Флорио, и не только потому, что подарила семье еще одного наследника. Она – Флорио, Иньяцио окружил ее вниманием и заботой: теперь он всегда привозит ей подарки из своих частых поездок на континент.

Винченцо тянет ручки к елке и смеется.

Джованна вспоминает.

Все изменилось два года назад, когда Иньяцио вернулся из Марселя. Она встретила его на пороге, смущенно улыбаясь. Джулия первой бросилась обнимать отца, Иньяцидду пожал ему руку. Затем, наконец, Иньяцио посмотрел на жену, подошел поближе, поцеловал руку. В его мягком взгляде светилось сожаление, к которому примешивалось одиночество и, возможно, боль. Даже сейчас Джованна не может себе объяснить то необычное, что поразило ее в этом взгляде.

Ночью он пришел к ней в комнату, и они занимались любовью так же страстно, как в первые месяцы брака, их руки бесстыдно исследовали тела друг друга.

Джованна опускает Винченцо на пол, позволяя ему ползать на четвереньках.

Должно быть, что-то случилось там, в Марселе, где была эта. Что именно, она никогда не узнает. Но как еще объяснить перемену в Иньяцио, который стал относиться к ней с нежностью и даже с уважением, если можно так сказать. В одном она уверена: в этой поездке, возможно именно в Марселе, что-то глубоко ранило его. Джованна понимала это так ясно, как только влюбленная женщина может понимать – интуитивно, нутром, благодаря чувству, которое она слишком давно лелеяла в одиночестве. А подтверждение этому каждый день читала в его глазах, в его жестах и даже во вновь обретенной страсти. Как будто та часть Иньяцио, которую он всегда тщательно скрывал от посторонних глаз, стала теперь окончательно недоступной. Как будто что-то рухнуло в его душе и обломки завалили вход. Боль тоже осталась где-то там, в глубине Иньяцио, и Джованна ничего не хотела о ней знать. Она даже удивилась, поймав себя на мысли, что слишком долго страдала из-за него, а теперь пришел его черед платить той же монетой.

Да, что-то рухнуло в душе Иньяцио. Но на этих обломках она могла бы что-то построить. Что-то новое, что будет принадлежать ей и только ей. В конце концов, это удавалось ей лучше всего: довольствоваться тем малым, что он давал, и не жаловаться.

Она так хотела быть с ним, вернуть его себе. Поэтому она приняла его, ни о чем не спрашивая. А потом, неожиданно для всех, появился Винченцино. Когда Джованна сказала Иньяцио, что беременна, от нее не скрылось, что Иньяцио снова загорелся интересом к семье. Родился мальчик, и муж был безгранично счастлив. Он назвал его в честь отца, который научил его всему, и в честь их первенца. Винченцино умер четыре года назад; в Оливуцце должен был появиться Винченцо. Так он сказал рабочим завода «Оретеа», когда пришел в литейный цех, чтобы лично сообщить радостную весть.

Иньяцио снова стал спокойным. Лишь иногда Джованна замечает, что, когда он говорит с детьми или с кем-то из гостей, его лицо омрачает горечь потери. Его словно бы накрывает плотная тень, которую не в состоянии рассеять ни одно солнце. Джованна, конечно, не может знать, что Иньяцио действительно лишился части себя. И что отпечаток этой тяжелой утраты будет с ним до конца его дней.

* * *

Джулия ищет в корзине нить цвета слоновой кости. Находит, отрезает немного, смачивает один конец слюной, затем, прищурив глаз, старается продеть в игольное ушко.

Рядом лежит льняное полотно, которое постепенно становится красивой скатертью.

Уже в который раз у Джулии не получается ровный стежок. Она качает головой, ее черные волосы собраны в высокую прическу.

– И зачем мама обрекает меня на эту муку? – недовольно морщится она.

Донна Чичча поправляет волосы – теперь в них много белых нитей, – дотрагивается до плеча Джулии:

– Потому что это должна уметь хорошая жена!

И быстрым движением вдевает нитку в иголку.

Джулия надувает губки, донна Чичча с нежностью и улыбкой смотрит на ее милую физиономию. Иногда она так похожа на свою мать…

– У меня будет много слуг, – отвечает Джулия. – Папа мне обещал. Зачем учиться вышивать? Мне нравится рисовать.

– Вышивка – тоже искусство.

– Мой будущий муж – князь. Я буду всем распоряжаться. – Джулия театрально закатывает глаза.

Входит Джованна, за ней няня с малышом. Джованна садится напротив дочери и донны Чиччи, смотрит на обеих.

Джулия опускает глаза. Она боится, что мать могла слышать ее слова, но вообще-то ей все равно. Пусть думает, что хочет, я не собираюсь сидеть дома, как она.

– Как продвигается работа? – спрашивает Джованна, беря край скатерти.

Джулия расправляет ткань, показывает матери. Та критически оглядывает изнанку.

– Не стараешься. – Джованна показывает места, где нити переплетаются. – Для этой работы нужны аккуратность и прилежание. Я видела, какие чудеса творят девочки в приюте.

Джулия хотела бы ответить, что сравнение неуместное, что эти девочки в приюте – сиротки, они вынуждены вышивать старательно, чтобы заработать хоть немного денег. Но она молчит, не хочет ввязываться в бесполезный спор. И потом, для матери этот приют очень дорог, она заботится о его воспитанницах.

– Видать, им нравится, они это делают с любовью. Джулия из другого теста, – вздыхает донна Чичча.

– Не все делается ради удовольствия, донна Чичча. Вам ли этого не знать. Джулия – девушка на выданье, чем быстрее она это поймет, тем лучше для нее.

Джованна поворачивается к дочери. Она должна усвоить, что невозможно делать лишь то, что доставляет удовольствие; у нее будут обязанности, и прежде всего роль в обществе. В голосе Джованны звучит забота и предостережение.

– Принимая гостей, ты должна сидеть за вышивкой. Так делают хорошие хозяйки. Если хочешь читать, читай в одиночестве. Помни, что мужчины боятся слишком умных женщин, а ты не должна пугать своего мужа.

– Так было раньше, мама. Теперь все по-другому. – Губы у Джулии дрожат, руки мнут ткань. – И вообще, я – это я, мне нравится читать, рисовать, путешествовать. Я не как вы, я не хочу сидеть дома.

– Что ты имеешь в виду? – Джованна устало прикрывает глаза.

Джулия не хочет причинить ей боль. А могла бы рассказать все, что поняла за эти годы: что отец с матерью идут по жизни разными путями. С одной стороны – мать с ее удушающей, навязчивой любовью, с вечной тревогой, с этим умоляющим, беспомощным взором. С другой стороны – отец, отстраненный, холодный, теряющий терпение в считаные секунды.

Она: спокойная,