Мой отец со всеми здоровался, и мама тоже. Представляете, как они все на нас смотрели… Не было ни одного человека, который бы нас не знал, все хотели быть представлены моему отцу, владельцу Итальянской судоходной компании «Генеральное пароходство».

– А потом вы поехали в Париж, верно? – перебивает его Ромуальдо.

– Да, мы были в гостях у Ротшильдов. – Иньяцидду улыбается, подается вперед. – А главное, я провел незабываемую ночь в Шабане…[12]

– А мать знает, что ты шляешься по борделям? – Чиччо наливает себе выпить и, хитро прищурив глаз, смотрит на Иньяцидду.

– Мать попросила принести ей в номер распятие, – фыркает Иньяцидду. – Вообще-то она меня обожает. Хоть и ругает меня, но всегда прощает.

Он допивает свой бокал, встает с кресла.

– Там ей было не до меня: она выбирала мебель для Оливуццы, ковры для гостиных. В один из дней они с моей сестрой поехали в модельный дом к Уорту и задержались там допоздна, примеряя наряды. А у отца были всякие деловые встречи, он хотел, чтобы и я присутствовал на них. Мне удалось удрать, я сказал ему, что хочу сходить в музей.

– Эх, мой дорогой… твой отец, должно быть, уже понял, что ты неисправимый бабник! – Ромуальдо встает, дает Иньяцидду подзатыльник. Они давние друзья, у них общая страсть к красивым женщинам и дорогим развлечениям.

– Если женщина красива и хочет меня, а я хочу ее, что в этом плохого? – парирует Иньяцидду, закатывая глаза. – В отеле была русская графиня с мужем, поверьте мне, все оборачивались ей вслед. Богиня, зеленоглазая блондинка. Я на нее посмотрел, она на меня посмотрела, и… – Он смеется, глаза искрятся при воспоминании. – Да ты меня не слушаешь? – обращается он к кузену.

Чиччо и Джузеппе перестают улыбаться, а Ромуальдо, тоже вдруг серьезный, поднимает голову и смотрит куда-то за спину Иньяцидду.

В дверном проеме, скрестив руки на груди, стоит Иньяцио. Вид у него усталый, он смотрит на молодежь с укором.

– Синьоры, – обращается он к ним тихим голосом. – уже поздно. Я хотел бы предложить вам удалиться в свои комнаты.

– Конечно, дон Иньяцио… простите, если мы вас побеспокоили.

Ромуальдо опускает голову, тянет Чиччо за рукав, они проскальзывают в дом. За ними, бросив обеспокоенный взгляд на Иньяцидду, следует Джузеппе. Иньяцидду тоже хочет пойти спать, он хорошо знает своего отца и понимает, что назревает буря.

Иньяцио останавливает сына, преградив ему путь.

– Из всех слов, которыми ты мог говорить обо мне и о матери, ты выбрал самые худшие. Особенно о матери, которая всегда тебе угождает и все тебе прощает.

Эти слова как пощечина. Иньяцидду вздрагивает, отступает назад.

– Но что я такого сказал?

– Ты никогда не должен хвастаться тем, что имеешь, или тем, кто ты есть. Оставь это слабакам. – Иньяцио хватает сына за грудки, притягивает к себе. – И еще: в следующий раз, когда захочешь повеселиться, просто дай мне знать. Я, конечно, не стану тебя удерживать. Только напомню, что у тебя перед семьей есть определенные обязательства и они стоят выше удовольствий. А у тебя лишь бабы на уме. Ты мужчина, ты молод, я понимаю, но хвастаться любовными похождениями – гнусность. Нужно уважать не только женщин, с которыми встречаешься, но и себя.

– Но, папа! Это был дом терпимости, и это были…

Иньяцио закрывает глаза, пытаясь сдержать раздражение.

– Мне безразлично, кто они и что они.

– По-твоему, я должен жить, как монах, только дом и работа, – бормочет Иньяцидду.

– Черт! Ты – Флорио, и ты должен уважать свою семью прежде всего.

Иньяцио поднимает руку, показывает сыну кольцо на безымянном пальце.

– Ты должен быть достоин этого кольца, которое принадлежало моему деду Иньяцио, честному и храброму человеку, и твоему деду Винченцо, которому мы обязаны всем, а теперь и мне. Ты должен соблюдать приличия, сдерживать себя. Иначе ничего не добьешься.

Иньяцио делает вид, что не замечает недовольное лицо сына. Тот заходит в дом, теша себя иллюзией, что он изворотливый и куда больше понимает о жизни, чем отец. А Иньяцио понимает, что взрослого сына нужно еще многому научить. Нельзя стать взрослым, если не знаешь, как держать себя, что и когда говорить. И прежде всего, когда молчать.

* * *

Вода в гавани Фавиньяны такая прозрачная, что можно увидеть морское дно и рыб, плавающих среди водорослей. Мягко журчит прибой, ветер ласкает лодки, летит по песчаному берегу до самой тоннары.

Иньяцио делает глубокий вдох. Пахнет сухими водорослями: запах соленый, тошнотворный; в небе чайки, удерживаемые воздушными потоками, ждут, когда рыбаки, которые чинят на берегу сети, бросят в море остатки запутавшейся в сетях рыбы.

Так всегда бывает весной, и май 1889 года не исключение.

Иньяцио приехал, как обычно, по случаю маттанцы, и все это время стоят погожие дни, солнце заливает остров удивительным мягким светом.

Иньяцио улыбается, прикрывает глаза рукой, переводит взгляд на палаццо, построенный для него Дамиани Альмейдой. Видит силуэты в саду: Джованна, донна Чичча, играющий в мяч Винченцо. Младшему шесть лет, в нем чувствуется быстрый ум и живой темперамент.

Джованна предпочитает оставаться с Винченцо в доме еще и потому, что на ее плечах лежат хозяйственные заботы, следить за работой горничных и поваров, вызванных из Палермо. Она смирилась с тем, что островитяне плохо справляются с ролью домашней прислуги: грубые, черные от загара, они лучше выполняют грязную работу. Но и палермские слуги на Фавиньяне расслабляются, что раздражает Джованну, поэтому она должна лично проверить каждую комнату, каждое блюдо, которое будет подано на стол, особенно если в доме гости. Она так вошла в роль хозяйки, что ей даже нравится это занятие.

Иньяцио предпочел остаться на яхте «Куин Мэри», которую он недавно купил у марсельца Луи Пратта. Француз назвал ее на свой манер – «Рэн Мари», но Иньяцио решил вернуть яхте имя, которое ей дали на родине в Шотландии, на верфях Абердина. Длина парусника тридцать шесть метров, у него железный корпус, паровой двигатель и винтовая тяга. Это самое большое прогулочное судно в Италии и, вероятно, самое быстрое: скорость десять узлов. Настоящая жемчужина. Только «Луиза» его друга Джузеппе Ланца ди Маццарино может соперничать с «Куин Мэри».

Именно Ланца ди Маццарино подтолкнул Иньяцио к этой покупке. Иньяцио и сам давно подумывал о собственной яхте, но ему приходилось много заниматься делами, приданым для дочери, покупкой новых пароходов. Конечно, он вступил в Итальянский королевский яхт-клуб в Генуе, но так делали почти все судовладельцы, от Раффаэле Рубаттино до Джузеппе Орландо и Эразмо Пьяджо, который стал директором генуэзского отделения судоходной компании «Генеральное пароходство».

Однажды