Шрифт:
Закладка:
Творения древние, смиренные, монументальные, священные.
Перед входом на виллу Флорио в Оливуцце продолжает жить единственное оливковое дерево. Кажется, оно предоставлено самому себе: пленник бетонного вазона, в котором ему тесно, тянет одичавшие ветви к парковке у дома.
Последний немой свидетель истории трагической и прекрасной.
* * *
В декабре 1883 года Иньяцио встретил в коридорах сената Абеле Дамиани. Уроженец Марсалы, бывший гарибальдиец, а ныне член парламента, Дамиани во всех отношениях человек своего времени, даже внешне: пышные усы, кустистые брови.
– Сенатор! К вам можно так обращаться?
Иньяцио раскрывает руки для объятий, смеется и отвечает:
– Вам можно.
Мраморный пол отражает их обнявшиеся фигуры, стены отражают их смех.
– Можете называть меня, как вам угодно, Дамиани.
– Дон Иньяцио, вот так встреча! На континенте! – восклицает Дамиани, потирая руки. – Я бы даже сказал, в самом сердце итальянского королевства! – добавляет он со смехом.
В Палаццо Мадама, некогда принадлежавшем семье Медичи, с 1871 года разместилась верхняя палата Королевства Италия, хотя, чтобы сократить расходы, Криспи неоднократно пытался объединить две палаты парламента под одной крышей. Выбор был сделан комиссией: после долгих споров остановились на здании, которое называлось так же, как и дворец в Турине, где находилась первая резиденция сената. Сенат переехал в Рим, но все осталось как было: в Палаццо Мадама заседают не сенаторы, избранные народом, а принцы Савойской династии по достижении двадцати одного года, а также счастливчики, избранные королем и назначенные пожизненно в сенаторы, если им исполнилось сорок лет и они относятся к одной из двадцати категорий, перечисленных в статье 33 Альбертинского статута: министры и послы, офицеры «сухопутные и морские», судьи и адвокаты. А также «лица, которые в течение трех лет уплачивали три тысячи лир прямого налога со своего имущества или своего промышленного предприятия»[10].
Такие, как Иньяцио Флорио.
Дамиани отступает назад, смотрит на Иньяцио, разводит руками:
– От всей души поздравляю, дон Иньяцио! Наконец-то здесь появился человек, разбирающийся в экономике страны!
Иньяцио скоро исполнится сорок пять лет. Его взгляд, как обычно, сдержан и невозмутим – кажется, его невозможно вывести из себя.
– Куда направляетесь? Если, конечно, позволите поинтересоваться… – Дамиани понижает голос, теребя золотую цепочку от часов.
Проходящие мимо клерки и рассыльные почти не обращают на них внимания. В Палаццо Мадама так много сицилийцев, что никто не удивляется, когда слышит разговор на диалекте.
Иньяцио кивает подбородком на кабинеты в конце коридора:
– К Криспи.
– Я только что оттуда. С радостью вас провожу.
Абеле Дамиани идет рядом с Иньяцио, они тихо беседуют меж собой.
– Он очень переживает из-за дела Мальяни и имеет зуб на Депретиса, который выдвигал его на должность министра финансов. Этот Мальяни ни на что не годен. Согласитесь, Мальяни даже бумажки не способен носить, не говоря уж о том, чтобы заниматься финансами!
– Депретис знает, кого брать себе в кабинет, – говорит Иньяцио очень тихо, почти шепотом. – Гроза морей.
Дамиани останавливается перед дверью, стучит.
– Здесь все акулы, дон Иньяцио.
– Входите! – отвечает громоподобный голос с плохо скрываемым раздражением.
Иньяцио входит в кабинет, следом за ним Дамиани.
Криспи сидит за столом, погрузившись в чтение бумаг, и не смотрит на вошедших. В холодном декабрьском свете его жесткие усы кажутся совсем седыми. На столе кипы бумаг, открытые папки, карандаши и перья, с которых капают чернила, скомканные черновики. Перед ним худощавый юноша с курчавой бородкой, в очках с металлической оправой, который что-то записывает, склонив голову.
– И чтоб ничего не выдумывали! – диктует Криспи. – Бумаги по бюджету должны быть представлены заранее. Не хватало еще, чтобы…
– Адвокат Криспи! Всегда приятно видеть ваш боевой настрой!
Криспи вздрагивает, порывисто встает:
– Дон Иньяцио! Вы уже здесь?
Иньяцио подходит к Криспи, секретарь почтительно отодвигается в сторонку. За рукопожатием следует обмен дежурными фразами, негромкими, вполголоса. Иньяцио твердо усвоил одно: даже у стен есть уши, они слышат то, что хотят услышать.
Дамиани мешкает, стоит рядом, ловит обрывки фраз. Он все понимает.
– Ладно, теперь я могу откланяться, – говорит он с кривой улыбкой. – Дон Иньяцио, всегда к вашим услугам.
Он выходит из кабинета, оставляя дверь открытой. Молчаливое приглашение, которого секретарь, похоже, не понимает или, возможно, ждет, что скажет адвокат. Тот бросает на него раздраженный взгляд.
– Продолжим позже, Фабрицио, – говорит Криспи, отступая в сторону и пропуская секретаря, который уже собрал свои бумаги в кожаную папку.
– Принести ликер, господин сенатор?
– Нет, спасибо.
Дверь закрывается. Франческо Криспи и Иньяцио Флорио остаются одни. На мгновение Иньяцио снова видит Криспи таким, каким знавал его в Палермо, когда войска Гарибальди высадились на Сицилии, и замечает, что тот совсем не изменился, хоть и прошел большой путь: депутат, председатель палаты, министр внутренних дел, фигура, уважаемая в Лондоне, Париже и Берлине… И все это время, невзирая на чины и звания – адвокат дома Флорио.
Они познакомились, когда Криспи был одним из гарибальдийцев. Теперь он – государственный деятель.
Возможно, он всегда был и тем и другим.
Криспи предлагает Иньяцио сесть и сам садится в кожаное кресло напротив. Молча протягивает Иньяцио сигару.
– Так что, сенатор? – спрашивает он, улыбаясь одними глазами.
Иньяцио делает затяжку, выпускает дым. Опустив глаза, отвечает в том же тоне:
– Только благодаря вам. Спасибо.
Криспи тоже затягивается, закидывает ногу на ногу.
– Совершенно естественно, что такой человек, как вы, стал сенатором. У вас прибыльное дело, вы платите в казну большие налоги…
– Вы прекрасно знаете, что я не из тех предпринимателей, которые по душе Депретису. Достаточно взять в руки газету «Персеверанца»…
– Газету промышленников Ломбардии, дон Иньяцио. Понятно, что она выступает против субсидий мореходству и южным компаниям. Важно, что ваши друзья вас поддерживают.
– Конечно, я знаю. – Иньяцио вспоминает статьи в римских газетах «Опиньоне» и «Ла Риформа». В последней Криспи имеет большое влияние, она выступала за субсидирование новых судоходных линий на Дальний Восток. – Однако ситуация весьма сложная… – Он делает паузу, пощипывает губы. – В наше время политика делается не здесь, а на страницах газет. Достаточно малейшего повода, чтобы началась грызня.
Криспи искоса смотрит на Иньяцио.
– Вы правы, но, как говорится, нет дыма без огня… Другими словами, для недовольства есть вполне обоснованные причины.
Губы Иньяцио растягиваются в саркастической улыбке.
– И вы туда же, синьор адвокат? Вопрос про старые корабли или слишком
