– Оба. Буду откровенным, из уважения к вам и вашей семье: у «Генерального пароходства» есть старые корабли, настоящие развалины. Надо бы их заменить. А тарифы и в самом деле высоки.

Иньяцио тихонько постукивает кулаком по подлокотнику кресла.

– Тогда поторопитесь внести законопроект о субсидиях верфям, чтобы мы могли построить новые корабли на верфях в Ливорно. «Генеральное пароходство» в одиночку не справится. Вы знаете, что произошло на собрании акционеров в этом году. Лагана рассказал вам подробности, верно?

– Конечно.

– Тогда вам известно, почему я обратился с подобной просьбой. Компания переживает трудный период: фрахты сократились, иностранные компании выполняют те же маршруты, но используют новые комфортабельные суда, а цены предлагают ниже. Из-за цен на уголь растут транспортные расходы, а высокие пошлины на товары довершают дело.

Криспи молчит, поглаживая усы. Ждет, пока Иньяцио закончит говорить.

– В этом году компания не может себе позволить распределить прибыль. Надеемся, хотя бы акции не рухнут. На данный момент у нас нет денег, чтобы начать строить новые корабли.

Морщины на лбу Иньяцио стали как будто глубже.

– Рано панихиды петь, дон Иньяцио, покойника-то еще нет. Нужно думать, как делу помочь. – Криспи задумчиво смотрит на кончик сигары. – Теперь, когда вы здесь, дон Иньяцио, у вас есть возможность лично поговорить с теми, кто сможет помочь делу.

– Я уже пытался раньше.

– Тогда и теперь – не одно и то же. Теперь они должны к вам прислушаться. Отныне вы с ними в равном положении, а значит, посредники вам больше не нужны.

– Поэтому я и попросил вас помочь мне с назначением.

Иньяцио встает, принимается ходить по кабинету. Сигара тлеет в пепельнице.

– У дома Флорио много друзей. Лично у меня много друзей. Но мой вопрос выходит за рамки личных отношений.

Криспи понимающе кивает.

Власть. Знакомства. Связи.

– Вы, дон Иньяцио, достигли того, о чем ваш отец и не мечтал.

Иньяцио знает, он не такой жесткий и прямолинейный, как отец. Вести себя дипломатично, заводить выгодные знакомства, заключать союзы, не наживая при этом врагов, он учился сам. И эти уроки усвоил прекрасно.

– Знаю. – Иньяцио встречается взглядом с Криспи. – Но мир изменился. Сегодня нужно быть осторожнее.

В кабинете, обитом деревом и кожей, голос Криспи звучит тихо и вкрадчиво.

– Сегодня политика требует благоразумия, осторожности и… гибкости. Предательство друзей, смена политической ориентации – все это не имеет значения. – Взгляд Криспи становится жестким. – Взять, к примеру, Депретиса.

– Если кто-то хочет примкнуть к нам, измениться, стать прогрессистом, разве я могу ему помешать? Депретис постоянно говорил об этом. И, как только представилась возможность, приступил к действию. – Иньяцио криво улыбается. – Нельзя сказать, что ему не хватает постоянства. И прагматизма.

– Да… – Тяжело вздохнув, Криспи встает, разглаживая жилет. – Надо отдать ему должное: он ведет себя как разбойник, но дело свое знает. Уперт как бык, скажем прямо: сначала боролся за места в сенате для промышленников Севера, потом понял, что нужно получить широкую поддержку, и стал оглядываться вокруг. Своей речью он внес раскол в парламент. Сегодня любой может перейти на другую сторону, и это считается нормальным.

Иньяцио прислоняется к стене рядом с большой гравюрой, на которой изображена вся Италия.

– Вы восхищаетесь им, – с удивлением произносит он, скрестив на груди руки.

– Я восхищаюсь его политической хваткой, не им самим. Это разные вещи. – Криспи смотрит на завешенное тяжелой гардиной окно. – Он узаконил давно существующее положение вещей, снял, так сказать, клеймо позора. В каком-то смысле положил конец лицемерию, которое всегда существовало. Больше нет правых и левых, есть интересы, есть группировки и борьба за власть. – Взгляд у Криспи холодный, как сталь. – А вам, дон Иньяцио, советую быть осторожным и отдавать себе отчет, с кем вы имеете дело.

Иньяцио скользит взглядом по бумагам, загромождающим стол.

– Я принадлежу только одной партии. Моей собственной. – Он поднимает голову, его глаза – темные зеркала. – Впрочем, Сицилия – это другой мир, адвокат Криспи. Здесь, в Риме, политики делают свое дело, но сицилийцы всё и всегда решают сами. Конечно, иногда из этого выходит лишь вздор. Кажется, они просто не понимают, что кто-то заботится об их благополучии. Но никто и ничто не заставит их поступить определенным образом… пока они сами не сделают свой выбор.

– А вы находитесь между Сицилией и остальным миром.

– Ну да… – Иньяцио с улыбкой кивает. – Рабочие на заводе «Оретеа» ничего не знают об Америке, но они ремонтируют котлы для пароходов, которые повезут туда их родственников, возможно, братьев. В отличие от заводов на Севере, мой литейный цех не имеет специализации и выполняет разные виды работ. Я отправляю товары, перевожу людей из Джакарты в Нью-Йорк, мои корабли стоят в портах многих стран мира, я продаю серу французам, представляю на международных выставках свою марсалу… но мой дом – это Палермо.

– Вы и останетесь в Палермо.

Криспи возвращается за письменный стол и небрежно закрывает папки с документами, которые привлекли внимание Иньяцио.

– Я узнал о помолвке вашей дочери Джулии с князем Пьетро Ланца ди Трабиа. Я очень рад. Ланца ди Трабиа – один из самых древних и славных родов Италии.

Глубокая морщина на лбу Иньяцио красноречиво выдает его волнение. Криспи замечает это, но выжидательно молчит.

– Я пришел к вам еще и поэтому. – Иньяцио снова садится, закидывает ногу на ногу. – Хотел бы попросить вас подготовить документы. Разумеется, разговор должен остаться между нами.

На этот раз беспокойство проявляет Криспи:

– Что вы имеете в виду?

– Я имею в виду, что за Джулией будет хорошее приданое, но свадьба состоится не раньше чем через два года, ведь моей дочери всего тринадцать, а супруга уже готовит ее в жены князю ди Трабиа… Я позабочусь о том, чтобы у Джулии был собственный капитал, обеспечу ей финансовую независимость. Мне бы хотелось, чтобы она могла сама распоряжаться своими деньгами и имуществом. – Иньяцио тщательно подбирает слова. – Нет ничего печальнее, чем быть в плену неудачного брака.

Иньяцио колеблется, решает не продолжать. Ему кажется бестактным развивать эту тему, ведь несколько лет назад Криспи оказался в центре ужасного скандала. Да, грозный Франческо Криспи стал объектом постыдной интрижки, ему пришлось испытать немало унижений, защищаться в суде. Правда, обвинение в двоеженстве оказалось безосновательным, и адвоката оправдали: его первый брак с Розой Монмассон признали недействительным, так как священника лишили сана, поэтому последующий брак с Линой Барбагалло из Лечче, от которой у Криспи была дочь, оказался самым что ни на есть законным. Однако трудно забыть о вынужденной отставке, о скандале в парламенте, о газетных сплетнях, об отказе