И в этом, заключается фатальный ужас всего происходящего: она совершенно не помнит, чтобы муж вызывал в ней такие чувства. Он был сильным, волевым, прямолинейным, порой строгим и властным, но он не был…таким.

У этого человека внешность Джеймса, но трудно поверить в то, что это он.

В ее муже она ощущала огонь, каким бы ледяным не бывали его внешний вид и настроение.

Этот же человек, сродни ожившему мертвецу. Хотя…так и есть, получается.

Быстро мазнув взглядом по Лео, она сканирует его белые брюки и светлую рубашку, распахнутую на несколько пуговиц. Весь в белом, за исключением символа на вороте. Печатки на пальцах и подвески на его шее тоже слегка выбиваются из общего образа.

Как и ожидалось, Леонель Голденштерн и символизм вещи неразделимые.

— Я не понимаю, — выдыхает Эльза, в смятении прикасаясь к вискам. — Я правда, не понимаю. Ты…это он, — девушка порывается встать, и обхватить Леонеля руками. — Почему ты ведешь себя так, словно…словно не знаешь меня? И этот изучающий взгляд, — проявив несусветную вольность, Эльза резко встает на тахте, чтобы сравняться с мужчиной и объять его лицо ладонями.

Заглянуть в глаза. Прикоснуться.

Леон грубо отталкивает девушку обратно на тахту. Если бы предмет мебели не был таким большим, она могла бы упасть и рассечь голову о мраморный пол, но кажется, мужчину это не сильно волнует.

— Я был им, Эльза. Прежде чем мы вступим в контакт, мне хотелось бы предупредить тебя, что перед тобой стоит другой человек. Не тот, кого ты помнишь. Новый. Можно сказать, заново рожденный, — наблюдая за тем, насколько уязвимо она собирает себя по частям на просторной тахте, Леон невольно любуется красивыми изгибами ее тела. — Прости, малыш, — он тут же протягивает ей руку. — Я не рассчитал силу.

— Прости «малыш»? Я ничего не понимаю. Что происходит, — глаза девушки хаотично бегают по всей галерее-мастерской. — Кто ты, черт возьми? Ты не Джеймс…не можешь быть им.

— У всех у нас есть альтер эго, Эльза. Не каждый осмелиться его проявить. Хотя у тебя с проявленностью, кажется, проблем нет.

— Я своими глазами видела, как в область твоего сердца попала пуля, — шепотом, мотая головой из стороны в сторону, произносит шокированная блондинка. — Как это возможно, Джеймс? Или Леон…? Мистер Голденштерн? Господи, я…я не знаю. И главное, почему…почему я ничего к тебе не чувствую?

— Ничего, должно быть, кроме страха, — с превосходством уточняет Леон. — Я тоже не питаю к тебе романтичных чувств, Эльза.

— Способен ли ты на них?

— Кажется, что ты живешь с убеждением, что мужчины на них не способны. Ты ведь часто произносишь эту фразу, бросая вызов мужчинам. Умело манипулируешь ими, обманывая и завлекая в свои сети.

— Конкретно сейчас, я пытаюсь понять, что происходит. И почему мой муж похож на ожившего мертвеца без чувств и эмоций.

— Не только я в этой комнате «оживший мертвец», Элиса, — девушка вздрагивает, когда слышит одно из своих имен. — Позволь мне кое-что тебе прочитать, — мужчина достает смартфон из брюк и скользя взглядом по экрану, начинает зачитывать:

«Моя маленькая, моя Элиса,

Я знаю, что ты уже никогда не прочитаешь эти строки. В такие моменты, хочется быть слепо верующим и даже сентиментальным. Быть может, ты стоишь сейчас за моей спиной, и положив мне руку на плечо, как ты всегда это делала, наблюдаешь за мной.

Мне было по-настоящему трудно принять это решение. Безумное, абсурдное, и возможно, обесценивающее все, что нас связывало. И наверное, если бы у меня не было такой легкой возможности навсегда избавиться от этой боли и чувства вины, я бы никогда не сделал то, что собираюсь сделать.

Я ощущаю, что предаю тебя и нашего сына. Память о вас. Об единственных в мире вещах, которые делали мою жизнь — жизнью в полном смысле этого слова.

Я многое скрывал от вас. Порой, откровенно и бессовестно лгал, утаивая от тебя большую часть своей истинной личности. Если бы ты была рядом, я бы убедил тебя в том, что искренне считал, что это во благо.

Я предаю тебя…предаю, предаю, предаю, черт возьми, предаю, п-р-е-д-а-ю детка. И в этот момент, чувствую себя самым жалким существом на планете, прекрасно зная, что лишь тебе, в этом долбанном письме, способен продемонстрировать свои уязвимые стороны.

Но невозможно быть сильным…невозможно быть сильным, когда единственное, что ты любил и оберегал в этом мире превратилось в урну и пепел.

По моей вине.

Наша встреча была судьбоносной, я знаю это.

Она раскрыла мое каменное сердце.

В день, когда наш сын появился на свет, был днем не только его рождения. А моим собственным. Я даже не представлял, что я способен испытывать такие чувства и ощущения.

Черно-белый мир заиграл красками…и вновь погрузился в черный, разбавленный красным, когда я лично выкапывал могилу для урны с его прахом.

У меня даже не было такой роскоши, как попрощаться с вами.

Даже с телами. От них почти ничего не осталось.

Это тяжело. Осознавать, что ты с нетерпением ждал, когда он впервые скажет «папа» и сделает свои уверенные первые шаги, но не предполагал, что окажется в той точке, где его шаг станет прыжком в пропасть.

Маленькую пропасть. Я помню ее размеры, глубину, каждый клочок земли и гребаную лопату, которую держал в руках.

Я думал, что мне станет легче, если я сделаю это сам. Я думал, что несколько месяцев все исправят, и я смогу жить дальше, посвятив свою жизнь тому, что мне предначертано.

Но я не смог.

Как бы сильно я вас не любил, детка, я чувствую, что должен сделать это. Прости мне это отчаяние, эту слабость, от которой я сам себе отвратителен.

Я благодарен тебе за каждый миг, прожитый в месте, и мне бы хотелось верить, что мы когда-то встретимся.

В параллельной вселенной, после смерти, или в другой жизни…я найду тебя.

Но на данный момент я выбираю забвение. Не потому что я этого хочу, а потому что так нужно.

Если я тебя не встречу, то никогда не потеряю.

Я люблю тебя и Конана.

И буду любить всегда и вечно».

К тому моменту, когда Леон поднимает глаза, отрывая их от экрана смартфона, девушка уже не в силах себя сдерживать. Упав лицом на поджатые к груди колени, она рыдает, содрогаясь всем телом.

Всхлипы эхом отскакивают от жутко красивых картин, заполняя все пространство комнаты.

Леонель Голденштерн не ведет и бровью. Должно быть, он перечитывал это послание десятки раз. А вот, реакция девушки вполне ожидаема.

— Догадываешься, кто это написал?

— Ты, — едва слышно, выдыхает Эльза. Качает головой, словно не хочет верить в реальность происходящего.

— Почему ты плачешь? — его оценивающий взгляд медленно скользит по Эльзе. От кончика носа до пят, словно лазерный сканер. Такой же пронизывающий и такой же бессердечный. Поскольку тахта очень низкая, макушка ее головы находится примерно на уровне колен Леона. Устремив непроницаемый взор в одну из картин, мужчина запускает массивную ладонь, утяжеленную фамильными драгоценными перстнями в ее волосы.

Ему нравится трогать ее — все равно, что прикасаться к картинам, написанным на шелке.

Однако, в движениях его благосклонной кисти нет ни нежности, ни сострадания. С тем же успехом, Леон мог бы поглаживать пушистую и мягкую шерстку своего домашнего питомца.

Успокаивающим поворотом руки, он массирует кожу головы, пытаясь взять контроль над истерикой девушки. Эльза замолкает почти сразу, подарив пространству последний глухой всхлип, и губы Леонеля трогает удовлетворенная ухмылка. Девушка не видит ее, лишь чувствует, как Голденштерн умело дирижирует ее эмоциями, не прилагая к этому никаких особых усилий.

За последнее время она привыкла к подобному общению