Проклятье.

Я поцеловал ее.

Снова.

И чуть не слетел с катушек.

Ощущение ее кожи до сих пор жжет мне ладони.

Честно говоря, мне уже несколько лет не приходилось самому заботиться о своем стояке. Где бы я не находился, рядом со мной всегда оказывалась какая-нибудь горячая цыпочка, готовая все уладить. Не спорю, дрочить – нормально, но это не идет ни в какое сравнение с нормальным сексом, которого у меня уже не было…

Блять.

Мне даже думать об этом больно.

Интересно, Хантер тоже ласкает себя, фантазируя обо мне?

Я зажмуриваюсь и резко втягиваю воздух.

Думай о мертвых щеночках. Думай о мертвых щеночках…

Все разговоры разом стихают, когда в раздевалку заваливается Бартез.

Сдается мне, этого гаденыша даже собственная мамаша ненавидит.

Пока все переодеваются, француз рассказывает какие-то тупые истории хрен знает о чем, которые, как всегда, никто не слушает, и играет мышцами на камеру айфона перед зеркалом. Жалкий показушник.

Надев экипировку, я ставлю ногу на скамью, чтобы зашнуровать бутсы, и неохотно ловлю обрывки фраз Бартеза.

– Мой отец… Пару недель назад… Майами-Бич… Контракт с японцами…

Гас подходит ближе и прислоняется спиной к одному из шкафчиков позади меня.

– … арендовали виллу на Стар-Айленд, чтобы отметить сделку, и вызвали туда элитных шлюшек, – с весельем в голосе продолжает он. – Уже догадываетесь, кто к ним приехал?

В раздевалке повисает напряжение, которого не было еще секунду назад. Мне не нужно поднимать голову, чтобы убедиться, – все смотрят на меня.

Тем временем я меняю ногу и продолжаю спокойно заниматься шнуровкой.

– Ну же, парни! – картавит уродец. – Вы все ее знаете.

– Мой тебе совет, приятель: захлопнись нахуй, пока не поздно, – предупреждает Сойер, а стоящий возле раковины Томас начинает насвистывать похоронный марш.

– Отец сказал, эта дикарка орет на члене, как банши, – насмешливо говорит Бартез, а затем наклоняется к моему уху и шепчет: – Еще он рассказал мне о ее милом родимом пятне в форме сердца на попке. Непременно поищу его, когда буду ее тра…

Я выпрямляюсь и молниеносно обрываю его кулаком.

Бартез заваливается на шкафчики, после чего вскакивает на ноги и с ненавистью, которую копил в себе несколько лет, бросается на меня. Я позволяю ему нанести парочку крепких ударов. Первый. Второй… Наконец, я чувствую, как у меня лопается губа, и полностью развязываю себе руки.

Знаете, что отличает хорошего квотербека от дерьмового? Скорость принятия решений. Если бы ублюдок не ударил меня в ответ, это была бы не драка, а избиение. Избиение товарища по команде автоматически лишает меня звания капитана, отстраняет от игр и ставит под вопрос мое вхождение в стартовый состав. Вот поэтому Гаспар дерьмовый квотербек. Он не умеет быстро оценивать ситуацию.

Тупой кусок собачьего дерьма.

Я замахиваюсь, и мой кулак врезается в его лицо, оправляя в дальний полет. Раздается глухой треск ломающегося носа. Гас хватается за раковину, восстанавливает равновесие и с яростным воплем снова бросается на меня. Я мысленно распахиваю перед ним свои объятия и встречаю крепким апперкотом. Голова ублюдка откидывается назад, и мне на лицо попадают брызги крови. Я валю его на пол и сажусь сверху.

– Ты. О. Моей. Девушке. Говоришь. Ублюдок.

С каждым словом на его мерзкую, багровую рожу обрушивается мой кулак. Он пытается сопротивляться, но у него нет ни единого шанса. Стиснув зубы до скрипа, я продолжаю урок хороших манер. Мое дыхание резкое, но собранное. В венах бурлит ярость. В висках бешено долбит пульс. Этот звук похож на тиканье таймера бомбы. Я вижу перед собой лишь красный цвет. Цвет крови.

– Хватит! Хватит!

– Он убьет его нахрен!

– Джей!

Кто-то пытается оттащить меня за грудь. Кто-то хватает за руки. Но единственное, что заставляет меня остановиться, – это стальной голос тренера:

– КАННИНГ!

Тренер Маккартни или БигМак – огромный татуированный колумбиец с внешностью вышибалы, являющийся самым непредсказуемым ублюдком на планете, одним рывком снимает меня с Бартеза и присаживается на корточки, чтобы его осмотреть.

Прислонившись плечом к стене, я сжимаю и разжимаю кулак, наслаждаясь болью в костяшках и металлической вонью крови. Она повсюду. На моих руках, на форме, на скамье, на сером ковролине, который теперь смахивает на работу Джордана Иглза[75]…

– Линч, отведи Бартеза к доктору Флоренс, – распоряжается тренер, усаживая Гаса на скамью.

– Нет, сэр, – отвечает друг.

БигМак резко поворачивает голову и яростно смотрит на Линча, грозясь испепелить дотла своим взглядом.

– Повтори, что ты сказал?

– При всем уважении, я сказал: «нет, сэр». – Линч сжимает челюсти, играя желваками. – Я ему не нянька.

Я усмехаюсь, вытирая краем футболки кровь и пот со своего лица.

– Десять кругов вокруг поля, засранец! – рявкает Маккартни. – Хендерсон.

Чак бросает на меня быстрый взгляд и скрещивает руки на груди.

– Прошу прощения, тренер, но нет.

– Что? – Если бы мы пришли на тренировку в балетных пачках, едва ли тренер выглядел бы более шокированным, чем сейчас. – Банди.

– Нет, сэр.

– Вы что, щенки, совсем охренели?! – Карие глаза сверкают гневом. Он поворачивается к Шади. – Сках!

– Нет, сэр.

– Да пошли вы, pédés[76]! – выплевывает Бартез сквозь окровавленные зубы. Его глаза не открываются, потому что веки распухли. – Мне не нужна ваша помощь!

Пошатываясь, Гас поднимается на ноги и тут же начинает заваливаться на сторону. Тренер подхватывает ублюдка прежде, чем тот успевает упасть, и закидывает его руку себе на шею.

– Каннинг, в мой кабинет, – грозно бросает БигМак и выводит Бартеза из раздевалки.

– С сегодняшнего дня Гаспар Бартез официально входит в стартовый состав «Рейнерских Пиратов», – сухо объявляет тренер, переступая порог своего кабинета. – Весь тренерский состав уже поддержал это решение.

Я вскакиваю с кресла, едва его не опрокинув.

– Это что, шутка? – Все мышцы в моем теле напрягаются. – Вы не можете выгнать меня из команды.

– Никто не собирается выгонять тебя, Каннинг. – Маккартни подходит к окну и слегка приоткрывает жалюзи, окрашивая темные стены и пол узкими полосками солнечного света. – Бартез займет другую позицию.

– Единственная позиция, которую он может сейчас занять – это горизонтальная.

Тренер опирается на край деревянного стола и скрещивает мясистые руки на груди, отчего огромные татуированные бицепсы становятся похожи на шары для боулинга. В тусклом освещении кабинета его смуглая кожа выглядит темнее, а строгий взгляд – старее, хотя мужику еще нет и пятидесяти.

– Пара выбитых зубов, гематомы, сломанный нос, сотрясение мозга и порванная губа – за недельку оклемается.

– За недельку? – Я не верю своим ушам. – Через девять дней мы играем с Гарвардом.

– Значит, у команды будет два дня, чтобы потренироваться в новом составе, – говорит тренер. – Гаспар – сильный игрок. Ловкий, изворотливый и скользкий, как мыло. Я доволен теми результатами, которые он показывает на тренировках. Да, он не так быстро соображает как ты, и его нервишки немного разболтаны, но парень чертовски талантлив. Побольше бросковой практики, поменьше жалости к себе, и он будет лучшим в своем деле.

Я смотрю на него в полном шоке.

Он что, обнюхался?

– Сынок, если мы не возьмем его в стартовый состав, то он заявит на тебя в полицию, очень громко заявит, и мы столкнемся с проблемами посерьезнее, чем одна сраная замена.

Наконец, на меня наваливается понимание.

Твою мать.

– Ублюдок выкатил ультиматум, так ведь?

У Маккартни дергается челюсть.

– В разговоре со своим тренером не используют такие слова, Каннинг.

– Никаких копов и шумихи в прессе, взамен на место в стартовом составе? – спрашиваю, игнорируя замечание.

– Или он входит в основу, или ты выходишь из нее, – раздраженно отвечает тренер, тем самым подтверждая мои догадки.

Я опускаюсь в кресло, упираюсь локтями в колени и тру руками лицо. Разбитая губа пульсирует в такт быстрому биению сердца.

– Чье место он займет?

– Заменит четырнадцатого. – Он поднимает руку и проводит ладонью по лысой голове, сверкая массивным золотым «ролексом» на запястье. – Пирсон до сих пор как следует не восстановился после разрыва мениска.