– Принимающего?[77] – с ужасом спрашиваю я. – Да это же самоубийство! На носу одна из важнейших игр сезона, а мы выпустим в нападении кудрявое чучело с дырявыми руками? Черт, да моя бабуля за утренней газетой ходит быстрее, чем это недоразумение бегает! Гарвард нас просто размажет. Как в прошлом сезоне. И в позапрошлом. Третье поражение подряд обрушит все наши рейтинги!

– Выдохни, парень.

Я делаю глубокий вдох. Выдох. Но уровень моей злости от этого не понижается. Мне хочется сломать что-нибудь, чтобы выпустить пар.

– Мы проиграем.

– Необязательно. Внесешь изменения в схему нападения, отработаете корректировки…

– Вы ставите слишком многое на волю случая! – перебиваю я.

Маккартни бьет кулаком по столу, от чего серебряная рамка с фотографией его покойной жены падает изображением вниз.

– Если вы проиграете, это будет только твое поражение, Каннинг! – Вены на его шее и висках вздуваются так, что кажется, будто вот-вот лопнут. – Какого дьявола ты вообще на него полез?

Я не отвечаю – слишком зол, чтобы подбирать «хорошие» слова.

Какое-то время тренер молча наблюдает за мной, задумчиво потирая тяжелый подбородок, затем отталкивается от стола и подходит ближе. Выражение сурового лица меняется от гнева к обеспокоенности.

– Покажи свои пальцы.

Я вытягиваю руки ладонями вниз и БигМак внимательно осматривает каждый палец, сгибая и разгибая его.

Брюс Маккартни лучший тренер, с которым мне доводилось работать. Решения, которые он принимает, обычно отличаются беспристрастностью и непредсказуемостью. Он может похвалить при поражении, или надавать по яйцам после победы. Маккартни не из тех, кто будет дотошно копаться в твоем дерьме, но всегда найдет парочку нужных слов, если ты в них нуждаешься. Поэтому многие «Пираты» считают его вторым отцом.

Для меня же он ближе, чем первый.

– Переломов нет, – отмечает тренер, и его широкие плечи расслабляются со вздохом облегчения.

– Я могу идти?

– Только после того, как расскажешь, чем вызван сегодняшний бунт. – Он возвращается к столу и тяжело опускается в большое белое кресло. – Сынок, меня не волнует, что вы там не поделили с Бартезом, но если я отдаю приказ, его нужно выполнять.

– Да, сэр. Этого больше не повторится.

– Я не спрашиваю, повторится ли это, я спрашиваю чем вызван «пиратский» бунт? – Он недовольно хмурится, когда я не отвечаю. – Ты что, хочешь, чтобы и вечерняя тренировка превратилась в беговой марафон?

– Нет, тренер.

– Протест был в твою честь?

Я сжимаю челюсти.

– В честь одной девушки, которую этот вонючий кусок дерьма пытался унизить.

– Каннинг.

– Простите, сэр, – раздраженно вздыхаю я.

Тяжело притворяться хорошим бойскаутом, когда внутри все кипит от злости.

Маккартни откидывается на спинку кресла, принимая задумчивое выражение.

– Должно быть, эта девушка особенная, если ее честь отстаивает целая футбольная команда.

Мои губы дергаются в улыбке.

– Так и есть.

– Твоя?

– Да, сэр.

– Хорошо. – Он ухмыляется. – Надеюсь, мне не нужно читать тебе лекцию о защите?

Моя улыбка становится шире.

– Нет, тренер.

– Слава Богу. Тогда отправляйся вслед за Бартезом к доктору Флоренс на осмотр. Утренней тренировки не будет. Вместо нее твой отряд джентльменов прямо сейчас наматывает вокруг поля круги.

– Мне не нужен осмотр, тренер. – Я выпрямляюсь и разминаю шею. – Я в полном порядке и хочу присоединиться к команде.

– Тогда какого хрена ты до сих пор здесь стоишь? – спрашивает Маккартни, и в его голосе звучит что-то отдаленно похожее на гордость.

Глава 32. Хантер

– Мисс Брэдшоу, – обращается ко мне декан Одли, когда за мной закрывается дверь. – Пожалуйста, присаживайтесь.

Он указывает на стул перед своим большим столом. Я снимаю рюкзак, сажусь и осматриваюсь.

Кабинет Одли обставлен просто, но дорого. Единственное большое окно выходит на Центральную площадь. Стены украшают полированные деревянные панели, из того же материала изготовлена мебель: стол, стеллаж и книжный шкаф, забитый по большей части юридической литературой. В воздухе пахнет воском и хвойным мужским парфюмом.

Декану Одли на вид около шестидесяти. Темнокожий, коренастый, с добрыми чертами лица и уставшими карими глазами. Высокий лоб прорезан тремя глубокими поперечными морщинами. Резкий контраст курчавых седых волос и почти черной кожи создает впечатление, будто над его головой парит маленькое облако.

– Вы можете это как-нибудь прокомментировать? – Одли протягивает мне какие-то бумаги.

Я беру их и тяжело сглатываю, когда понимаю, что это распечатки моей анкеты с сайта матери. Внутри меня зарождается страх и растекается холодными волнами по всему телу.

– Этой анкеты больше нет. – Мой голос немного дрожит, выдавая волнение. – Она удалена.

Одли приподнимает очки в толстой роговой оправе и массирует пальцами широкую переносицу.

– Значит, вы подтверждаете, что она существовала?

– Да, но это не я разместила ее на сайте!

– Тогда кто же?

Я открываю рот, чтобы ответить, но тут же останавливаю себя. Если расскажу правду, он все равно мне не поверит. Мать в тайне от своей дочери разместила ее анкету на сайте эскорт-услуг… Сюжет из какого-то низкобюджетного ток-шоу с подставными актерами.

Да и что это изменит?

На лице декана мелькает тень сдержанного сожаления. Одли сплетает пальцы и кладет их на папку с логотипом Рейнера – черным осьминогом, лежащую перед ним на столе.

– Мисс Брэдшоу, мы вынуждены вас исключить.

Я моргаю, пытаясь понять, что он сказал.

– Простите?

– Хантер, эта грязная история не просочилась в прессу только благодаря моим связям. Но и они не всесильны. – Он тяжело вздыхает, будто на его плечи легла вся тяжесть мира. – Мы не можем подвергать риску репутацию университета. Несмотря на свой довольно юный возраст, Рейнер уже сравним по престижности с университетами Лиги плюща. Имена многих наших выпускников со временем войдут в историю. Среди них могло оказаться и ваше. Но, к сожалению, вы упустили этот шанс.

Я поднимаюсь со стула и начинаю тяжело дышать. Сначала через нос, затем через рот. Мое сердце еще никогда так сильно не билось. Кажется, будто я тону. Исчезаю из этого мира. Словно кто-то быстро стирает меня ластиком.

– Нет, – быстро качаю головой. – Нет. Нет. Нет. Нет. Вы не можете меня исключить. У вас нет на это никаких оснований. У меня высокий средний балл, нормальное поведение, хорошие отношения с преподавателями…

Я борюсь с наворачивающимися слезами.

Мне хочется плакать.

Мне хочется кричать.

Разгромить этот чертов кабинет.

Упасть на пол и свернуться калачиком.

Но я продолжаю стоять с прямой спиной.

– Дайте мне еще один шанс, декан Одли, – прошу я, чувствуя себя жалкой. – Всего один. Пожалуйста. Клянусь богом, вы не пожалеете.

– Мне жаль, мисс Брэдшоу, но решение уже принято. – Он стучит пальцем по папке. – Здесь ваши документы.

– Но это же несправедливо! – Внутри меня разрастается горячий ком из гнева и отчаяния. – Моя мать заплатила сорок сраных штук! Для нашей семьи это огромные деньги!

– Часть из них мы вам вернем.

– Рейнер был моей мечтой! – Мой голос срывается на хрип.

– Мне очень жаль, – повторяет лживый мудак, протягивая мне документы.

– Да ни хрена вам не жаль. – По щеке скатывается слеза, но я быстро стираю ее ладонью и забираю папку. Теперь я потеряла все. Буквально.

– Хантер, – окликает Одли, когда я подхожу к двери. Я поворачиваюсь и встречаюсь с его сочувствующим взглядом. – Не позволяй неудачам сбить тебя с пути.

Я с силой сжимаю ручку.

– Идите вы в жопу со своими советами, мистер Одли.

– Эй! Брэдшоу! – Тук. Тук. Тук. – Ты там не сдохла?

Я поднимаю голову и вижу Кайлу, которая стоит возле моей машины и долбит кулаком по боковому стеклу с моей стороны. На секунду я слишком дезориентирована, чтобы понять, какого черта происходит. Нажимаю на кнопку и опускаю стекло.

– Твою мать. – Она прижимает ладонь к груди и выдыхает, быстро хлопая своими густыми искусственными ресницами. – Приезжаю и вижу, как ты сидишь тут, уткнувшись головой в руль; возвращаюсь