– А как бы вы охарактеризовали их отношения?

– Да никак: к тому времени, как ее убили, отношения вовсе сошли на нет!

– Почему?

– Ее сын был чудесным мальчиком, пока не вошел в пубертатный период: Женя гордилась им, потому что видела в нем свое продолжение: он был невероятно артистичен и обладал феноменальной способностью запоминать огромные куски текста и стихи, прочтя их всего пару раз! Очень талантливый мальчик…

– Что же произошло?

– Знаете, нехорошо так говорить о мертвых, но Евгения, по моему мнению, была сама в этом виновата!

– Почему вы так считаете?

– Она не уделяла сыну должного внимания: им больше занимались ее подруги, та же Оля Кременец, а она оставляла за собой лишь право радоваться тому, какой он гениальный.

– Он действительно такой?

– Честно? Да! Жаль, что Женя вовремя этого не поняла… Кирюша быстро понял, какое впечатление производит на женщин, и беззастенчиво этим пользовался. Однако он был таким хорошеньким и ласковым, что никто не жаловался из-за того, что их используют – все были только рады что-то для него сделать! В то же время до него со временем дошло, что от матери он любви не дождется, ведь Женя обожала и лелеяла только свой талант, вот они и разошлись, как говорится, как в море корабли! Он сбежал из дому лет в четырнадцать и жил у приятелей: благодаря удивительной способности очаровывать людей парнишка ни в чем не знал отказа, и родители не возражали, что с ними живет чужой ребенок. А потом он переехал к своему преподавателю из музыкальной школы.

– А как мать отнеслась к тому, что сын, в сущности еще ребенок, покинул отчий дом?

– Сначала она разозлилась, боясь осуждения окружающих, но, мне кажется, Жене даже полегчало, ведь она не представляла, как обуздать своенравного подростка! Когда он стал жить у преподавателя, она успокоилась.

– Ее сын переехал жить к взрослому дядьке, и ее это не…

– Да о чем вы говорите! – сердито перебила Антона Игумнова. – И вовсе не к мужчине, а в его семью: он был женат и имел дочь!

– Вот как…

– А вы что подумали – стыд-то какой!

– Ну извините, – сконфуженно пожал плечами оперативник. – В нашей работе и не с таким сталкиваешься.

– Да я понимаю, – примирительно закивала женщина. – Профессиональная деформация… Вам не позавидуешь, только ведь не все люди преступники и извращенцы, знаете ли: есть и вполне себе приличные, добрые и отзывчивые, которым не все равно.

– Не стану спорить – и такое случается!

И тут вдруг Антон замер: что-то в словах собеседницы резануло ему слух, однако лишь сейчас он вдруг понял, что именно!

– Как, вы сказали, звали сына Демидовой? – спросил он, вперив взгляд в Игумнову.

– Кирюша… – пробормотала она. – А в чем дело?

– Кирилл Демидов?

– Да нет же – Кирилл Третьяков: у него фамилия отца!

Шеин не обрадовался бы так сильно, даже если бы неожиданно обнаружил горшок с золотыми монетами царской чеканки. Едва сдерживаясь, он поинтересовался:

– Разве Демидов – не фамилия мужа Евгении?

– Нет, его фамилия Третьяков… Хотя, честно говоря, она почти не упоминала о нем, ведь в браке они прожили всего-то года два, и никто из нашего круга не был с ним знаком. Зато Женя очень гордилась собственной фамилией, ведь ее предком был не кто-нибудь, а знаменитый оружейник Никита Демидов!

– Э-э… кто?

– Да вы что, молодой человек, – знаменитый сподвижник самого Петра Первого!

Антон не мог похвастаться отличным знанием истории: об оружейнике Демидове он впервые услышал от Игумновой. Однако вовсе не этот факт заставил его встрепенуться, а близкое родство Кирилла Третьякова с убитой актрисой.

– Варвара Игнатьевна, – снова заговорил он, – а вы не припомните каких-нибудь странностей в деле об убийстве актрисы Демидовой?

– Странностей? – удивилась та. – В смысле, кроме самого факта убийства?

– Да.

– Господи, больше десяти лет прошло! – покачала головой Игумнова. – Даже если и было что-то подобное, я уже и не вспомню!

– Да нет, такое бы вы не забыли… – едва слышно пробормотал опер. – Давайте вернемся к сыну Демидовой: как ему удалось остаться за рамками уголовного дела?

– Кирюшу подозревали, но это же абсурд: мальчик не стал бы убивать собственную мать! Да и какой у него, как это у вас называется…

– Мотив?

– Да, какой мотив?

– Иногда достаточно просто неприязненных отношений!

– Это не про него, поверьте: у Кирилла характер не сахар, очень упрямый и целеустремленный, и его невозможно согнуть или заставить что-то сделать против воли, но он по натуре добрый парень и не способен никого убить, тем более собственную мать!

– Вам известно что-нибудь о нем с тех пор, как Демидову убили?

– Нет. Даже странно: он пропал!

– Как это – пропал?

– Думаю, уехал, – пожала плечами Игумнова. – Здесь его ничто не держало, да и воспоминания о случившемся… Знаете, на его месте я бы тоже постаралась убраться подальше – не смогла бы жить там, где каждый в твоем окружении знает о трагедии в твоей семье!

– А почему вы сказали, что в Екатеринбурге его ничто не держало? В конце концов, он же должен был вступить в наследство, а это возможно только через полгода после смерти наследодателя!

– Не смешите меня, какое наследство! – отмахнулась собеседница. – К тому времени, как с Кирилла сняли обвинения, поклонницы его матери растащили все драгоценности, которых у Жени, надо сказать, было немало!

– Растащили?

– Ну да, у нее ведь не дом был, а проходной двор!

– А разве квартиру не опечатали?

– Я не в курсе таких подробностей, однако знаю, что у парочки прихлебательниц Евгении были ключи.

– А Ольга Кременец…

– Нет-нет, что вы: Олечка не стала бы мародерствовать, но среди поклонниц встречались и темные личности, которые не упустят своего! Мать убита, сын под арестом – чего не поживиться-то? А Оле Евгения сама кое-что дарила из драгоценностей, я это точно помню.

– А как же квартира?

– Квартира?

– Ну разве она не досталась Кириллу? Он ее продал?

– Господи, да не получил Кирюша никакой квартиры!

– Как так?

– А вот так: жилье Евгения так и не приватизировала, можете себе представить?

– То есть ее квартира…

– Отошла государству – невероятная глупость! Я знаю, что Оля много раз пыталась убедить Евгению заняться приватизацией, ведь это все не так уж и сложно сделать, но та все время отговаривалась – терпеть не могла все, связанное с бумажками и хождением по инстанциям, хотя ей, полагаю, оказали бы содействие… При желании с ее стороны, разумеется.

– Так Третьяков, выходит, ничего