Шрифт:
Закладка:
Глава 5
Учитель и царственный ученик
(1801–1803)
Когда в июле 1800 года Лагарп, пешком скитаясь по горам, возлагал свои «последние в жизни» надежды на Александра, вряд ли он думал, что они скоро могут реализоваться. Но случилось именно так. Уже 12 марта 1801 года Александр стал правителем огромной Российской империи. Перед ним открывалось широкое поле деятельности, но 23-летний император испытывал явную нужду в конкретном политическом опыте – как раз таком, который в избытке получил Лагарп в период своего управления Гельветической республикой.
Новая поездка в Петербург
Рассказ о встречах учителя со своим повзрослевшим учеником, казалось бы, должен укладываться в традиционные рамки жанра: старый наставник навещает своего прежнего питомца, чтобы насладиться его славой и успехами, а при случае дать полезный и мудрый совет. Такой канон, восходящий еще ко времени Аристотеля и Александра Македонского, иногда использовался историками и в описаниях свиданий Лагарпа с Александром I. Между тем их отношения отнюдь не ограничиваются подобной упрощенной схемой. Их нельзя рассматривать в отрыве от напряженного идейного и политического контекста своего времени. Ведь речь идет не просто об учителе и ученике, но о двух государственных деятелях, имевших огромное влияние на судьбы своих стран. Это был тот редчайший в истории случай, когда между собой общались именно главы государств (один – бывший, другой – настоящий), но при этом объединенные глубокой личной привязанностью и доверием, какое может возникнуть только если один из них с детства воспитывал другого.
Даже обстоятельства, в которых оба они находились, встав у кормила государственной власти, были в значительной степени схожими. Перед Александром I в 1801 году стояли задачи по обновлению страны, вполне подобные тем, что пыталась разрешить Гельветическая республика: приведение в единый порядок законодательства, административной, судебной системы и т. д.; вот только измерялись эти задачи уже российскими масштабами. И на троне ученик Лагарпа оказался, хоть и не благодаря революции, но тем не менее после насильственного переворота, который низверг его отца, императора Павла I. О его отношении к этому перевороту будет сказано ниже, пока же подчеркнем: в роковые минуты жизни, когда Александра в конце 1800 года привлекли к участию в заговоре против Павла I, организованном вельможами графом Никитой Петровичем Паниным и графом Петром Алексеевичем Паленом, наследник фактически оказался в одиночестве и не смог (как бы ни хотел) прибегнуть к помощи Лагарпа, ибо коррепонденция между ними прервалась с началом войн Второй коалиции.
Естественно, что сразу после восшествия Александра I на престол их переписка должна была возобновиться. Но те же силы в России, которые изолировали Александра от друзей в дни мартовского переворота, прекрасно понимали, насколько их замыслам угрожает появление швейцарского наставника в кругу общения молодого императора. Граф Панин – вице-канцлер, сторонник активного противостояния России и революционной Франции, отправленный в 1800 году Павлом I в отставку в связи со сменой внешнеполитического курса на сближение с Наполеоном – вследствие переворота вернулся на свою должность и немедленно предпринял меры против Лагарпа. Зарубежные миссии получили указание отказать ему в паспорте, если тот решит приехать в Россию. Особенно русская миссия в Париже, восстановленная там еще Павлом I, должна была держать Лагарпа на расстоянии.
Швейцарец узнал об этом не сразу. Он и сам опасался прямых контактов с русской миссией, которые могли бы показаться подозрительными наполеоновской полиции. Получив потрясшее его известие о воцарении своего ученика, Лагарп не стал напрямую обращаться к русскому послу в Париже, а написал Александру 13 апреля короткое поздравительное письмо и через знакомых передал его в миссию для отправки курьером в Россию. Но попытка не удалась, и письмо ему вернули. Однако у Лагарпа был запасной план – использовать почтовые сообщения своих ближайших родственников (торгового дома Бётлингков), с которыми он переслал Александру пространное и откровенное письмо, а то, которое хотел отдать в посольство, в результате послал по обычной почте.
По обоим письмам видно, что общение учителя и ученика начинается ровно с того места, на котором оно прервалось – то есть с замечательного письма Александра от 27 сентября / 8 октября 1797 года, – но теперь с осознанием нового его положения как российского самодержца и, соответственно, его новых возможностей. Это письмо Лагарп упоминает в обоих своих посланиях Александру как «драгоценность и утешение», «бессмертный Ваш план, который должен стать великой целью царствования Вашего». Для его осуществления России нужно прекращение войны, вслед за чем можно будет развернуть образовательную реформу и разработку кодексов законов (последние особенно нужны, чтобы «выйти из лабиринта», в котором сейчас пребывает российская юриспруденция, и сменить состав судей, вершащих произвол). «Защищайте Вашей властью всех гонимых за убеждение, что людей надобно судить по одному лишь их достоинству, что человечество имеет неоспоримые права на свободу, что правительства обязаны давать подданным образование, достойное этого имени, что невежество и суеверия лишь мошенникам и тиранам выгодны».
Особое внимание Лагарп уделяет проблеме превращения верховной власти в тиранию, о чем сам Александр писал в письме 1797 года. Характерно, что с тех пор учитель приобрел собственный опыт во главе Гельветической республики, где прибегал к чрезвычайным полномочиям, а теперь рассказывал Александру: «Потребно волю иметь железную и бдить неусыпно для того, чтобы от соблазна произвола уберечься». Сейчас он заклинает ученика защитить российскую нацию от возможности произвола «такими установлениями, при которых правительство имело бы мощь, ему потребную, а народ – надежное ручательство против тирании». В личности самого своего воспитанника Лагарп видит залог того, что Россия получит «Государя, уверенного, что права человека не пустая иллюзия, а глава нации первый ее слуга».
Наконец, в более пространном письме Лагарп рассказал о последних годах своей жизни. Он опроверг обвинения (которые, очевидно, уже слышал), что стремился нанести России вред, перечислял своих врагов как в Швейцарии, так и во Франции, которые желают его скомпрометировать, и кратко остановился на своих приключениях во власти, завершившихся тем же, с чего начались, то есть добровольным уединением в своем имении (теперь в Плесси-Пике, под Парижем): «Живу в нем покойно, занимаюсь земледелием, сажаю растения, копаю землю, подрезаю деревья, как будто никогда ничем другим и не занимался, каждый день убеждаюсь, что лучше с растениями иметь дело, нежели с людьми»[282].
Александр I получил оба письма. 9/21 мая 1801 года (на исходе второго месяца царствования) он ответил Лагарпу: «С тех пор как встал я во главе несчастного моего отечества, впервые испытал удовольствие неподдельное в ту минуту, когда получил Ваше письмо, дорогой мой и истинный друг».
Ответное письмо императора не было подробным – в конце он извинялся перед учителем, что дела не позволяют ему написать больше. Но два момента Александр выразил здесь достаточно четко. Во-первых, он подтверждал верность принципам, которым обучал Лагарп и «в истине которых не однажды имел случай убедиться» его ученик. Он далее подчеркивал, что занял трон «лишь ради того, чтобы быть полезным стране и от новых бедствий ее оградить». Тем самым, хотя и неявно, но Александром продолжалась линия письма 1797 года: Отечество страдает, оно было угнетено тиранией, а новый царь стремится его спасти и освободить на тех конституционных принципах, которые
