Шрифт:
Закладка:
Такая возможность представилась очень скоро, ибо сторожили Лагарпа недостаточно бдительно. Но прежде чем описать, как ему удалось ускользнуть, остановимся на том, чем закончилось «дело Муссона». Для Исполнительной комиссии бегство Лагарпа стало явным доказательством его преступных намерений. Однако в итоге само письмо было признано фальшивкой, что автоматически повлекло за собой оправдание и заподозренных в заговоре, и доносителя. У историков до сих пор остаются вопросы: кто изготовил эту фальшивку? Мог ли это быть сам Лагарп, который таким способом решил свести счеты с Муссоном, а заодно и с остальными противниками? Но наиболее вероятно, что кто-то неизвестный (возможно, даже «федералист»), зная острую неприязнь бывшего директора к Глеру и его сторонникам, решил воспользоваться пылким стремлением Лагарпа защищать республику, чтобы в текущем противостоянии правительства и парламента сместить баланс в сторону последнего и добиться роспуска Исполнительной комиссии.
Вернемся к событиям, разыгравшимся 2 июля. В десятом часу вечера конвой с Лагарпом остановился в Пайерне, на постоялом дворе «У Оливье», где бывший директор часто бывал раньше. Пока готовили лошадей, офицеры и Лагарп ужинали за одним столом. Офицер Вебер вышел поговорить с супрефектом о лошадях. В это время Лагарп надел шляпу и перчатки, взял фонарь и, не говоря ни слова, вышел, вернулся и снова вышел, и больше его не видели. Лагарп смог покинуть зал по другой лестнице, которая вела к черному ходу на соседнюю улицу. По слухам, ему помог сбежать местный секретарь суда Перрен, указавший кратчайшую дорогу из города к Нёвшательскому озеру, являвшемуся границей Гельветической республики[277].
Ночью Лагарп прошагал десяток километров до озера и вышел к прибрежному городку Эставейе. Его ворота были открыты, но Лагарп не знал, где найти лодку для переправы на другой берег и не решался ее искать наугад, а потому пошел дальше вдоль озера. Уйдя с большой дороги, он пытался держаться возвышенного берега, но едва не заблудился там в лесу. Наконец, на рассвете с высоты он заметил на озере лодку и кубарем, рискуя сломать себе ноги, сбежал вниз. Лагарп смог докричаться до проплывавшего мимо рыбака и договорился, что тот перевезет его на территорию княжества Нёвшатель.
Очутившись на противоположном берегу озера, Лагарп уже со спокойным сердцем продолжил путь оттуда к французской границе. Он прошел около 15 км в гору, вверх по склонам Юры, прежде чем, наконец, достиг вершины подъема. Великолепным летним утром его взору предстали сразу три озера (Нёвшательское, Муртенское и Бильское), бесчисленные деревеньки и городки (и среди них Пайерн, откуда он бежал), а на горизонте, блистающей снежной цепью – Альпы. Со слезами на глазах Лагарп прощался с родным краем Во, не надеясь туда скоро вернуться. В одно мгновение вся его прежняя деятельность показалась напрасной – вся, кроме воспитания Александра. Лагарп вспомнил о намерении того даровать Российской империи конституцию и свободное правление, и эта мысль ободрила его: «Силы воротились ко мне вместе с утешительным чувством, что есть у меня заслуги перед родом человеческим, позабыл я своих гонителей и весело двинулся в путь, смело глядя в будущее»[278].
Ему предстояло еще несколько трудностей. Спустившись с горы, Лагарп оказался возле Мотье и мог бы вспомнить участь другого изгнанника, Ж.-Ж. Руссо, который нашел там приют, а потом вынужден был бежать оттуда на остров Св. Петра, за 35 лет до Лагарпа. Из Мотье Лагарп к вечеру дошел до Ле Веррьер, приграничного городка, где остановился в трактире и написал несколько писем, чувствуя себя в относительной безопасности (за сутки побега он прошел в сумме около 50 км, включая подъемы и спуски в горах). Здесь на границе ему помог священник-эмигрант, у которого были бланки паспортов, облегчавших возвращение других эмигрантов во Францию. Лагарп получил от него паспорт на имя Франсуа Пиле (Pilet), купца из Безансона, с такими приметами: «Возраст около 46 лет, рост один метр 96 сантиметров, седые волосы, открытый лоб, глаза серо-коричневые, брови шатеновые, нос средний и прямой, рот средний, подбородок круглый, борода густая и черная, лицо полное»[279] (за время проживания в Лозанне Лагарп, как видно, отрастил себе бороду, которой нет ни на одном его портрете!).
В трактире Лагарпа ждало последнее приключение: его ужин был прерван прибытием знакомого водуазца, который, к счастью, его не узнал. Он искал жилье для члена Исполнительной комиссии Глера. Оказывается, тот на период разбирательства в Берне взял отпуск (на всякий случай!) и отправился на воды в княжество Нёвшатель. По словам Лагарпа, Глер точно был в курсе его ареста, и бывший директор подавил в себе желание драматически предстать перед лицом своего врага – вместо этого он уступил ему комнату, в которой только что расположился на отдых, и еще несколько часов провел тихо в обществе эмигранта, не выходя наружу. Таким образом лишь тонкие стенные перегородки в течение некоторого времени разделяли двух непримиримых политических противников и лидеров швейцарского государства.
Глубоким вечером 3 июля Лагарп успешно перешел границу Франции. Ему казалось, что он давно избавился от преследователей, но, как потом он узнал, нёвшательские жандармы, выполнявшие просьбу гельветического правительства, шли за ним по пятам и находились всего в паре километров от Ле Веррьер, когда Лагарп оттуда ушел, а по всем дорогам развешивались объявления с его приметами[280].
Во Франции он уже мог пользоваться транспортом, что ускорило его передвижение, и 5 июля Лагарп был в Дижоне. Там его племянник, сын Амедея Лагарпа и гвардейский капитан в дивизии Брюна, организовал встречу последнего с Лагарпом, а благодаря генералу уже 9 июля в Париже бывший директор получил продолжительную аудиенцию у Наполеона Бонапарта, во дворце Мальмезон. Однако первый консул встретил его холодно. Лагарп писал через год Александру I: «Были у меня веские основания рассчитывать на прием, достойный нас обоих. Ожидания сии не оправдались. Обошелся он со мной высокомерно, говорил нелюбезно. Урок приму к сведению; полагал в первом консуле найти характер куда более великий». В ходе беседы Наполеон, в частности, упрекнул Лагарпа, что тот пошел на создание гвардии из пятисот человек для защиты гельветического правительства. Первый консул усмотрел в этом чрезмерное проявление гордости и независимости. «Лагарп ему на это прямо ответил, что видит цель свою в освобождении отечества от любой опеки. Первый консул переменил тему»[281].
Несмотря на такие взаимные неудовольствия, Наполеон дал бывшему директору Гельветической республики разрешение остаться во Франции в обмен на его обещание никогда отсюда не вмешиваться в швейцарские дела. Надо сказать, что Лагарп чрезвычайно пунктуально следовал своему слову, и это привело к тому, что его политическая карьера на родине на очень долгое время (но не навсегда) остановилась, а влиять на судьбу Швейцарии он теперь будет пытаться другими способами.
Итак, изгнанник, преследуемый властями Бернской республики, смог взять верх над «тиранами». Для этого ему пришлось из либерала стать революционером, воззвать к иностранной помощи, защищать родину от разграбления теми, кого он сам позвал, а затем все-таки принять на себя колоссальную ответственность за страну, войдя в ее высший исполнительный орган и полтора года фактически выполняя обязанности главы государства. Трудности и препятствия, испытанные Лагарпом на этом посту, привели его к мыслям о диктатуре. Лагарп оказался весьма близок к тому, чтобы реализовать свои амбиции. Но – потерпел поражение, и уже через полгода все вернулось к тому, с чего началось: гонимый властями, опасающийся за свою жизнь политик вновь покинул Швейцарию и поселился во Франции.
Для оценки политической деятельности Лагарпа во главе Гельветической республики важно учесть: он отсутствовал до этого на родине 16 лет и был приглашен управлять страной из чужих
