чтобы оборудовать одну палату для пациентов тремя стульями, столом и ковром по центру комнаты. Наверху у меня было что-то вроде кровати и матраса. Я установил вывеску, которую привез из Плимута, купил красную лампу для ее подсветки, и на этом все мои приготовления к работе завершились. В кармане у меня осталась пара фунтов. О слугах, конечно, не могло быть и речи, поэтому я каждое утро сам протирал вывеску, подметал у входа и содержал дом в относительной чистоте. Оказалось, что я без труда могу жить на шиллинг в день, поэтому смогу продержаться подольше [19].

Я заказал большую партию лекарств от клещей в оптовом магазине и расставил их в задней комнате. Сначала ко мне приходили только бездомные: кто-то был крайне беден, кому-то просто хотелось увидеть нового доктора, а некоторые и вовсе жаловались на предыдущих врачей. У большинства из них были огромные долги, и они изо всех сил старались избегать встречи со своими кредиторами. Приходя ко мне за консультацией, они могли купить разве что один пузырек с лекарством. С заработанных средств я мог покупать себе еду. Уже это было хорошо, поскольку других денег не было, а к десяти золотым, которые я отложил на арендную плату, я поклялся не прикасаться. Случалось, что мне не хватало даже на почтовую марку, и письма копились, ведь отправить их не было возможности, но те деньги я все равно так и не разменял [19].

Конан Дойл взращивал свою врачебную практику в Саутси в течение нескольких лет, однако чаще всего ему приходилось буквально бороться за состоятельных клиентов, чтобы зарабатывать на жизнь.

Месяц за месяцем я находил пациентов то здесь, то там, пока не сформировалось ядро небольшой, но постоянной практики. Иногда их приводил ко мне несчастный случай, иногда им нужна была неотложная помощь, а были и те, кто рассорился со своим лечащим врачом или просто недавно переехал в город. Я старался как можно больше общаться с людьми, поскольку понимал, что одной медной вывеской пациентов не привлечь, и все должны были знать, что за человек стоит за этой вывеской. Некоторые платили мне услугой за услугу, но моя помощь была настолько мала, что выигрывал от этой сделки, наверное, только я. Был бакалейщик, у которого начались эпилептические припадки. Так у меня в доме появились масло и чай [19].

Страница из медицинского каталога Викторианской эпохи: красные лампы для врачебных вывесок [22].

В первый год я заработал 154 фунта, во второй – 250, в затем дошел и до 800, но за все восемь лет я так и не смог заработать больше. В первый год пришел бланк справки о подоходном налоге. Данные, которые я внес в бланк, говорили о том, что доходы мои ничтожны. Бумагу вернули, а на ней поперек страницы красовалась надпись от руки: «Крайне неудовлетворительно». Я подписал: «Полностью согласен», – и отправил справку обратно. За эту маленькую дерзость я предстал перед заседателями с бухгалтерской книгой под мышкой. Однако они так и не смогли ничего вытрясти ни из меня, ни из моей бухгалтерии, и мы, смеясь, расстались по-доброму [19].

На днях один человек любезно упал с лошади прямо перед моим окном, и разумное животное прижало его всем своим весом. Я привел его в чувство, а этот случай попал во все газеты, и мое имя оказалось на слуху. Дантист по имени Китсон, что живет через дорогу, тоже помогал мне всем, чем мог. Тому, кто никогда не знал подобных обстоятельств, мое положение показалось бы отчаянным, но, на мой взгляд, оно было многообещающим. Вывеску о бесплатных консультациях я снял сразу после вашего визита, но у меня есть еще одна (она стоила 1 фунт 2 шиллинга и 6 пенсов) – красную лампу привезут через несколько дней [38: письмо к доктору Реджинальду Рэтклиффу Хоару без даты].

В течение следующих нескольких лет ни мемуары Конан Дойла, ни его письма не содержат подробностей о его медицинской практике. На смену им приходят рассказы о том, как развивается его литературная карьера, и о широком круге других его интересов. Затем, в 1890 году, он внезапно решает сменить специальность и стать офтальмологом.

Спустя два дня я вернулся в Саутси. Место было прежним, но я был совершенно другим. У меня будто выросли крылья за спиной, появилась внутренняя уверенность в своих силах. Особенно на меня повлиял долгий разговор с Малкольмом Моррисом, в ходе которого он заверил меня, что я впустую трачу свою жизнь в провинции и у меня слишком мелкое поле для деятельности. Он настаивал на том, чтобы я оставил общую практику и уехал в Лондон. Я ответил, что пока ни в коей мере не уверен в своем литературном успехе и что не могу вот так запросто отказаться от медицинской карьеры, которая стоила моей матери таких жертв, а мне – стольких лет учебы. Тогда он спросил, есть ли какая-нибудь особая отрасль профессии, на которой я мог бы сосредоточиться, чтобы отвлечься от общей практики. Я сказал, что в последние годы интересовался офтальмологией и развлекался тем, что исправлял рефракцию и заказывал очки в Портсмутской глазной больнице под руководством мистера Вернона Форда.

– Что ж, – сказал Моррис, – отчего бы тогда не выбрать офтальмологию? Поезжайте в Вену, поработайте там полгода, возвращайтесь в Лондон и принимайтесь за дело. У вас и деньги будут, и времени на литературу будет хватать.

Я вернулся домой, поглощенный мыслями об этом предложении, и поскольку моя жена была вполне согласна, а Мэри, наша маленькая дочь, уже достаточно подросла, чтобы остаться с бабушкой, казалось, на этом пути не было никаких препятствий. С закрытием практики не было никаких проблем, поскольку она была настолько незначительной по размеру и такой чрезвычайно личной, что продать ее другому врачу не было никакой возможности, и ее просто пришлось ликвидировать [19].

Тогда можно было принять за факт, что какое-то время мы могли жить моим писательством. Вначале для этого нам требовалось несколько сотен фунтов. Следующим шагом была бы тихая продажа практики. За нее можно получить две-три сотни. Затем я должен был бы оставить мебель в спальне и гостиной у миссис Хокинс, а остальное продать, возможно, тому, кто купит саму практику, и засим я мог удалиться. Сначала нужно было поехать в Лондон и освоить офтальмологию там. Затем – Берлин. Дальше – Вена. После