Шрифт:
Закладка:
Я клянусь и заявляю (как говорит уборщик в песне), что фельдшер – это самый трудолюбивый человек в мире, с которым обращаются хуже всех, и при этом платят ничтожную зарплату. Как правило, он выполняет работу лакея за жалованье повара (и это в лучшем случае), и хотя его не признают джентльменом и не обращаются с ним так, он должен поддерживать видимость, что джентльмен он и есть, причем под страхом немедленного увольнения [38: письмо к Мэри Конан Дойл, октябрь 1878 г.].
После Шропшира Конан Дойл работал в Бирмингеме, и в этот раз с должностью ему повезло. Очевидно, что у него установились прочные дружеские отношения и с терапевтом, который нанял его в помощники, и с его семьей, поскольку на следующий год Артур снова возвращается к той же практике.
После зимней учебы в университете моя следующая должность ассистента принесла мне реальные деньги – около двух фунтов в месяц. Это было с доктором Хоаром, известным бирмингемским врачом, у которого была практика в Сити на пять лошадей, а что это значит, понимал каждый врач, кто работал во времена гужевых повозок, – разъезды к пациентам длились с утра до ночи. Он зарабатывал около трех тысяч в год, что требовало определенных усилий, если учесть, что эта сумма набиралась из трех с половиной шиллингов за визит и полутора шиллингов за лекарство – это все, что могли заплатить ему бедняки из Астона. Хоар был славным парнем старой закалки, крепким, краснолицым, с густыми бакенбардами и темными глазами. Его жена тоже была очень доброй и одаренной женщиной, и вскоре в их доме ко мне стали относиться скорее как к сыну, нежели как к помощнику. И все же работа была тяжелой, и ее было очень много, а зарабатывал я по-прежнему мало. Каждый день у меня были длинные списки рецептов, которые я должен был составлять, поскольку мы сами выписывали лекарства, и вполне привычным делом было оформить порядка сотни флакончиков за вечер [19].
Ко мне только начало приходить ощущение, что я дома. Боюсь, меня трудно приручить. Реджинальд Рэтклифф – славный малый, крепкий, веселый, черноволосый… Зарплата у него, скорее всего, пятизначная, а может, и больше, поскольку у него пять лошадей и симпатичный, хотя и маленький, домик [38: письмо к Мэри Конан Дойл, июнь 1879 г.].
Уверяю вас, свои два фунта в месяц я зарабатываю. С утра мы с Реджинальдом обычно совершаем обход, длится он до обеда, часов до двух. Раньше это не входило в мои обязанности, и свободного времени у меня совсем не осталось. С обеда до чая я варю ужасные настои и отвратительные смеси для пациентов, сегодня состряпал целых 42.
После чая начинают приходить пациенты, и с ними мы упражняемся до девяти, а затем ужинаем, отдыхаем где-то до полуночи и ложимся спать; как видите, дел у нас много, и это точно не самый плохой расклад. У меня несколько своих пациентов, и их я тоже навещаю каждый день, набираюсь опыта [38: письмо к Мэри Конан Дойл, июнь 1879 г.].
На следующий год Конан Дойл отважился отправиться в Арктику в качестве корабельного хирурга на китобойном судне. Учитывая, что ему предстояло еще год учиться и он был единственным медиком на борту, это было довольно смелое (и в то же время довольно импульсивное) решение.
Именно на «Надежде», под командованием известного китобоя Джона Грея, я совершил семимесячное путешествие по арктическим морям в 1880 году. Меня наняли хирургом, но, поскольку мне было всего двадцать лет, когда я приступил к работе, и мои познания в медицине были на уровне среднестатистического студента третьего курса, я часто думал, что это к лучшему, что на мои услуги особого спроса не было. А оказался я на этом судне следующим образом. Одним промозглым днем, когда я усердно готовился к одному из тех экзаменов, которые омрачают жизнь студента-медика, ко мне подошел некто Карри, сокурсник, с которым я был немного знаком. Чудовищный вопрос, который он задал, напрочь стер все мысли об учебе в моей голове.
– Как ты смотришь на то, – сказал он, – чтобы отправиться на следующей неделе в китобойный круиз? Им нужен хирург, платят два фунта десять шиллингов в месяц и три шиллинга за тонну нефти.
– С чего ты взял, что вообще меня возьмут? – Мой вопрос был вполне справедлив.
– Потому что наняли меня. А я в последний момент узнал, что не смогу взяться за эту работу, и хочу найти кого-нибудь на свое место.
– А где же я возьму теплую одежду?
– Можешь взять мою.
Мы тут же обо всем договорились, и через несколько минут течение моей жизни повернулось в новое русло [19].
Конан Дойл возвращается в Эдинбург и в 1881 году получает ученую степень. В одном из его писем доктору Хоару в Бирмингем есть кое-какие интересные подробности, касающиеся его выпускных экзаменов, часть из которых я приведу здесь.
Впереди был выпускной экзамен, который я сдал с честью, но без заметных отличий в конце зимней сессии 1881 года. Теперь я был бакалавром медицины и магистром хирургии, что положило начало моей профессиональной карьере [19].
Мне попались сложные вопросы, но ответить на них я был готов, поскольку читал об этом, готовясь к экзамену.
(1) Дайте определение гиперпирексии. Что это за патология? В чем заключается ее лечение?
(2) Назовите точное анатомическое поражение при бульбарном параличе. Что конкретно приводит к летальному исходу в этом случае? Каковы клинические симптомы?
(3) Назовите как можно больше форм диптитеритного паралича: что в нем особенного, какие формы смертельны, какое местное и общее лечение должно быть назначено?
(4) Опишите случай острого общего перитонита: его причины, методы лечения…
Устный экзамен был чудовищным испытанием. Спенс вел себя как свинья. Он велел мне разложить на подносе инструменты для литотомии. Я справился. И тут он, как всегда надвинув шляпу на левый глаз, подскочил ко мне с таким лицом,
