такой последовательности: пшеница, репа, ячмень и клевер. Результатом этого стало сокращение оставляемой под паром земли и увеличение кормовой базы, что вело к росту поголовья скота и как следствие получению дополнительных удобрений. Урожаи росли, а с ними и прибыли, так что с 1650-х годов система получила быстрое распространение и уже через сто лет полностью сменила прежние. В конце концов это приведет к росту населения и необходимости кормить это возросшее население, большая часть которого к тому времени будет уже удалена с земли и перестанет производить необходимое для выживания продовольствие.

Новые сельскохозяйственные приемы позволили культивировать считавшиеся прежде бесплодными и невыгодными земли, которые теперь могли давать прибыль и которые можно было поделить, расчистить и огородить. Общая площадь новых огороженных участков увеличилась с 40% земли в XVI веке до 75% в XVIII. Эффективность использования огороженных земель была гораздо выше, чем старомодного открытого поля, потому что огораживание позволяло рационально консолидировать собственность. Путаница в законах о наследовании часто приводила к тому, что фермер владел несколькими разрозненными участками, поэтому новые землевладельцы скупали отдельные клочки, сводили их вместе, добавляли огороженное поле и получали в свое распоряжение большие производительные площади.

Эти методы имели серьезные социальные последствия, потому что крестьянин часто оказывался отрезанным от своего поля, а издольщик от общего пастбища. Некоторым землевладельцам огораживание приносило право на добычу полезных ископаемых и разработку карьеров; к тому же земля в пригородах быстро дорожала в связи с ростом строительства. Мелкие землевладельцы продавали участки представителям нового, идущего вверх класса коммерсантов, состояния которых росли за счет расширения мореплавания и торговли, о причинах которого уже рассказывалось в предыдущей главе.

Нувориши устремлялись в новый для них сельскохозяйственный бизнес по двум причинам: заработать еще больше денег и повысить свой социальный статус. Эти выскочки изменили характер сельской жизни, потому что по всей стране крестьяне, бывшие до недавнего времени собственниками, становились арендаторами, работающими за плату на помещика, живущего и работающего в Лондоне.

В результате этих «улучшений» средний размер хозяйств в течение XVIII века вырос, а ландшафт стал принимать современный вид. Большие фермы были привлекательнее с финансовой точки зрения: передовые технологии и возросшая урожайность сулили прибыли, новые хозяева умели торговать и эффективно распоряжались рабочей силой и капиталом. К тому же огороженные земли использовались с большей отдачей, потому что меньше лежали под паром, а скот на огороженных лугах не контактировал с потенциально больными животными и был здоровее. В начале XVIII века «научные» экспериментальные методы, разработанные Королевским обществом и другими организациями, начали давать результаты в животноводстве, где впервые, возможно со времен одомашнивания 12 тысяч лет назад, наблюдалось изменение формы животных.

Самым знаменитым английским селекционером скота был Роберт Бейкуэлл из Лестершира, который в 1745 году вывел лестерскую породу овец и лонгхорнскую ко-ров. Другой экспериментатор, Томас Коук из Холкема, Восточная Англия, вывел путем скрещивания девонского скота шортгорнскую породу овец. Он также выращивал огромных барашков, переводя их на плевелы и клевер, потом повышал массу, кормя животных репой, и проводил межродственное скрещивание. В результате животные очень быстро набирали вес и давали более высокую пропорцию мяса к жиру, что приносило хорошие деньги. К тому же оборот скота проходил быстрее, так как новая порода достигала пика не за четыре, а за два сезона.

Следствием применения новых технологий стало то, что за сто лет средний вес поставляемых на рынок животных поднялся с 12 кг до 36. Крупные землевладельцы, вроде Коука, устраивали ежегодные стрижки овец и сельскохозяйственные выставки, где можно было увидеть новые породы скота или обменяться соображениями по поводу новых земледельческих приемов и культур. Новый, крупномасштабный и специализированный сельскохозяйственный бизнес нес разорение мелким собственникам, большинство которых становились наемными работниками или пополняли ряды безработных бедняков. Без общего пастбища они не могли содержать ни корову, ни кур, чьи молоко и яйца помогали им прокормиться. Хуже всего приходилось сезонным рабочим, живших раньше за счет ловли кроликов, сжигания угля, мелких краж или браконьерства, чей источник пищи был теперь огорожен и охранялся егерями.

Публицист Уильям Коббет, объехавший Англию в начале XIX века, так описал произошедшие на селе перемены: «На севере Хэмпшира живет фермер, имеющий почти 8000 акров, из них 1400 отведены под пшеницу и 2000 под ячмень. Раньше на этой земле было 40 ферм. Что же удивительного, что количество нищих растет?»

Законы в отношении бедняков и нищих, которые никогда не отличались мягкостью, стали еще суровее с ростом разделения на землевладельцев и безземельных. Мировые судьи, по большей части местные помещики, имели право арестовывать, приговаривать к порке, заключать в тюрьму и ссылать виновных в колонии. Особенно беспощадно каралось браконьерство. Заподозренного в нем человека могли повесить, если он был пойман с вымазанным сажей лицом при подготовке к ночному рейду. В 1689 году зарегистрировано пятьдесят случаев смертной казни, а к 1800 году их число увеличилось вдвое.

Коббет видел корень проблемы в изменении общественных отношений в деревне и исчезновении «постоянно проживающего местного помещика, крепко связанного с землей, с детства знакомого каждому фермеру и работнику, зачастую участвующего вместе с ними в таких делах, где все искусственные различия теряются», и приходе новых землевладельцев, «бывающих в деревне наездами, не находящих радости в сельских забавах, чужих по манерам, высокомерных и кичливых в поведении, видящих в земле только источник дохода, объект спекуляции, незнакомых с земледельцами… полагающихся не на расположение и доброжелательность соседей, а на страх, внушаемый властью».

В этом новом, структурированном ландшафте больших домов, симметричных садов и редко появляющихся джентльменов-селекционеров право работника на передвижение строго контролировалось. Жить в приходе (и не более чем в одном) позволялось только по праву рождения, брака, наследства или в том случае, если человек нанимался слугой, учеником или становился арендатором. Для переезда в другое место требовался специальный сертификат, а выдавали их крайне редко. Нищим для получения помощи предписывалось носить на одежде нашитую букву «Р».

В 1801 году писатель Артур Янг, бывший прежде сторонником огораживания, изменил мнение, когда увидел, как повлияли новые законы на обычного работника, проводящего теперь большую часть времени за выпивкой. «Зайдите в пивную в любой деревне, где прошло огораживание, и вы поймете причину бедности и введения налога в пользу бедных. Для кого им быть трезвыми? Для кого копить и откладывать? (Это их вопросы.) Для прихода? Если я буду стараться, смогу ли я уйти и построить дом? Если я буду трезвым, будет ли у меня земля, чтобы пасти корову? Если я буду бережлив, получу ли пол-акра, чтобы посадить картофель? У них нет