Азра закрыла лицо руками и в отчаянии покачала головой. Амир был сыном ее брата. Он был высоким молодым юношей на пороге двадцатилетия. Я припоминала его с семейных сборищ. Они жили в южной части Тегерана, где Корпус стражей набирал большинство своих солдат. Мальчишек заманивали на службу обещаниями райских наград. Я вспомнила интервью, которые показывали по телевизору. Они говорили, что готовы пить сладкий алый шербет мученичества и лететь на небо, чтобы соединиться с братьями, убитыми на войне.

Саба, которая молчала всю ночь, пододвинулась к Резе и положила ладонь ему на плечо.

– Я так горжусь тобой, Реза.

Ака-джун покачал головой и сказал:

– Почему ты не сказал мне, что записался добровольцем, в последние несколько дней, что мы были в мастерской?

– Я не был уверен, что ты примешь эту новость, – сказал Реза.

– Я бы не стал протестовать, – сказал ака-джун. – Я всегда уважал твой выбор в жизни. Но шокировать свою мать в Ялда – не самое мудрое решение.

– Она бы в любой день не одобрила. – Реза взглянул на Азру, сочувственно наморщив лоб. – Так или иначе, Настаран и девочки могут пожить с вами, пока меня нет? Я не хочу оставлять их одних.

– К чему даже спрашивать, Реза? – тут же ответил ака-джун. – Она может оставаться в нашем доме столько, сколько пожелает.

В ту ночь я беспокойно вертелась в кровати, не в силах уснуть. Я представляла, как пыльные реактивные гранатометы с силой ударяются о плечи солдат после выстрелов. В темноте меня преследовали страшные картины: упавший шлем цвета хаки, разливающаяся из расколотого выстрелом черепа кровь, солдат – дядя Реза, – падающий в окоп. Как мог он оставить своих милых дочерей и записаться на смерть во влажном, грязном окопе? Как баба́ мог быть согласен с Резой в самой противной ситуации борьбы под флагом Исламской республики? Что-то большее, чем их обычные споры, вышло на поверхность этого разговора, и я этого не понимала. Баба́ не поддерживал тиранию исламского режима. Но в своем сердце он даже после тюремного заключения нес любовь к своей стране. Баба́ и Реза оба любили Иран, каждый по-своему, и как бы ни различался их взгляд на Исламскую республику, оба они были готовы защищать свою страну собственными жизнями.

Украденный поцелуй

Они пили и играли друг с другом, пока их щеки не покраснели, а глаза не почернели. И в душе Ганима ибн Айюба появилось желание поцеловать девушку и проспать с нею, и он сказал ей: «О госпожа, разреши мне один поцелуй с твоих уст, – может быть, он охладит огонь моего сердца». – «О Ганим, – сказала она, – потерпи, пока я напьюсь и исчезну из мира, и возьми от меня поцелуй тайно, чтобы я не узнала, что ты поцеловал меня».

«Рассказ о Ганиме ибн Айюбе»

С письменным разрешением от мамы я доехала на школьном автобусе до дома Нуши. Она жила в гористой части Тегерана, где у домов была модная архитектура и западный вид, в отличие от нашего района. Через двадцать минут поездки вверх по нескончаемой грязной аллее автобус остановился перед темно-синими коваными воротами. Едва мы сошли, Нуша позвонила в электрический дверной замок. Их служанка открыла ворота, и мы зашли в отлогий сад, ведущий к мраморной вилле на вершине холма. Солнце уже село, но окна виллы сияли, освещая сад. Ступени, ведущие к вилле, были широкими и низкими, покрытыми льдистым снегом. Когда мы наполовину поднялись по лестнице, служанка открыла дверь.

– Салам, Нуша-ханум, добро пожаловать, – сказала она и простерла руку, приглашая нас внутрь.

Нуша провела меня в библиотеку, которая выходила в холл.

– Не желаешь горячего шоколадного молока, Можи-ханум? – спросила служанка.

– Спасибо, госпожа, – сказала я после паузы. Я не сразу узнала собственное имя. Никто прежде не звал меня «ханум».

– Принеси масло и джем с шоколадным молоком, – бросила Нуша, не глядя на нее. – Необязательно звать ее госпожой, Можи. Она наша служанка. – Она выдвинула деревянный стул из-за маленького круглого стола и предложила мне сесть. Затем она выбежала за дверь, оставив меня в абсолютной тишине среди книг, что достигали потолка.

Библиотеку освещали две лампы с бирюзовыми абажурами. Возле одной в дальнем углу комнаты стоял рояль. Я скинула рюкзак на паркет у входа и принялась разглядывать ковер в библиотеке. Все тонкой работы ковры в нашем доме были вишнево-красными, с маленькими яркими цветами. Ковер, украшавший библиотеку, привлекал взгляд огромными цвета слоновой кости лилиями на небесно-голубом фоне, будто отражение в пруду.

Я подошла к роялю, чтобы рассмотреть его. Эбеновый лак нежно скользнул под пальцами, когда я коснулась гладкой поверхности. В центре над клавишами, прямо под подставкой для нот, золотом было выведено Petrof. На подставке стояла пьеса Римского-Корсакова, дожидаясь, когда ее сыграют. Я задумалась, кто в этом доме играет на пианино. На элегантном каштановом столе стояли фотографии семьи Нуши в рамках. Я узнала на одной из фото Нушу с братом – они стояли, улыбаясь в камеру, брат обнимал ее за шею. На другом фото родители Нуши выглядели роскошно в свадебных нарядах. Возле рамок бюст длиннобородого мужчины смотрел мне прямо в глаза. Я не знала, кто это. Стены покрывали книжные полки – даже нижнюю часть стены под окном, выходящим в сад. Сосновый запах паркета и голубоватый оттенок предметов в комнате ввели меня в состояние благоговейного трепета.

– Тебе нравится наша библиотека? – спросила Нуша.

Я повернула голову к двери.

– Она роскошная. Тебе повезло.

– Это твой любимый писатель. Ты его узнала? – Она указала на бюст. – Толстой.

– Ох! – сказала я. – Он выглядит героически и роскошно.

Служанка вернулась с двумя чашками горячего шоколада и подносом с маленькими бутербродами с маслом. Она поставила их на круглый столик и предложила нам угощаться.

– Моих родителей нет дома. Они только что вернулись из Санкт-Петербурга и отправились сегодня в гости к другу. Но Манух скоро вернется из университета.

– А что он изучает?

– Химическое машиностроение в Университете Шариф. К счастью, он начал учебу после Культурной революции, когда университеты снова открылись.

– Он проходил собеседование?

– Конечно, проходил. Но против него ничего не смогли найти, поэтому его приняли.

Она вернулась к круглому столику. Она поставила горячий шоколад передо мной и сказала:

– Папа опасался, что Мануху откажут из-за него.

– А что делает твой отец, когда не преподает в университете?

– Путешествует! – Она фыркнула. – Но в основном