Шрифт:
Закладка:
«Повесть о царе Омаре ибн ан-Нумане и его сыне Шарр-Кане, и другом сыне Дау-аль Макане, и о случившихся с ними чудесах и диковинах»
Мы не получали вестей от Резы до самого Новруза. Близились экзамены второго триместра, и мы с Мар-Мар готовились к ним дома. Однажды утром я читала книгу по географии, когда в холле зазвонил телефон. Мар-Мар взяла трубку, и не представившийся мужчина попросил ака-джуна. Азра выскочила из кухни и забрала телефон у Мар-Мар. Через несколько секунд «да» и «нет» Азра ударила себя в грудь кулаком и согнулась, цепляясь за перила лестницы.
– Он мертв? – завыла она. – Скажи правду, ты пытаешься меня подготовить?
Мы с Мар-Мар с беспокойством и удивлением переглянулись.
– Какая больница? – спросила Азра. – Где он? – Едва повесив трубку, она закричала в сторону второго этажа: – Настаран! Реза ранен. Бачам-о авордан бимарестан![24] Госпиталь Мустафы Хомейни, нужно ехать сейчас же, – сказала она со слезами. Она оттолкнулась дрожащими руками от перил, чтобы выпрямить спину, и, бормоча имя Резы, поплелась в прихожую.
Я бросилась в спальню за спрятанным где-то в шкафу платком. Было слышно, как мама́н обсуждает с Настаран, как добраться до больницы. Мама́н тоже должна была ехать, потому что единственная из женщин умела водить. Они сказали, что мы с Мар-Мар должны остаться, чтобы присматривать за детьми, но я не хотела сидеть дома. Я хотела узнать, что случилось с Резой и как он был ранен. Его отвезли в больницу рядом с моей школой. Мустафа Хомейни был военным госпиталем в Тегеране, хорошо оборудованным для лечения раненых солдат. Я попыталась придумать причину поехать с ними – сказала мама́н, что оставила в ящике в школе заметки по географии и домашнее задание (что было правдой), а они нужны мне для экзаменов. Я сказала, что мне очень повезло, что они ехали в ту сторону, иначе пришлось бы просить баба́ отвезти меня вечером.
Мама́н прищурилась, услышав мой рассказ.
– Тебя могут не пустить в больницу, – сказала она. – Я не знаю, какие у них правила относительно посещения детьми.
– Я больше не ребенок, мама́н, – сказала я. – Мне будет двенадцать через две недели.
– Да, но ты маленькая, – сказала она. – А там не проверяют свидетельство о рождении. Кроме того, я не уверена, что тебе стоит посещать полную раненых солдат больницу.
– Но мама́н, ты же разрешаешь нам смотреть на мертвых и раненых по телевизору!
– Я не управляю новостями и телепередачами. Я не могу возводить экран перед твоими глазами каждый раз, как они показывают сцены битвы. И, конечно, эти мужчины – не твой раненый дядя, лежащий на больничной койке, – сказала она.
Азра уже была в саду и кричала нам поторопиться.
– Обещаю, мама́н, обещаю. Я не буду бояться или падать в обморок. И меня не стошнит. Если меня не пустят, я могу остаться в школе или в машине.
Мама́н покачала головой. Она не хотела продолжать со мной спор.
– Ладно, – наконец сказала она. – Иди надень платок и тунику, пока я прогреваю машину.
По пути в госпиталь Азра, мама́н и Настаран говорили о Резе и переживали о его ранах. Настаран постоянно спрашивала Азру, не припоминала ли она чего-то нового о разговоре по телефону. Конечно, та была в таком расстройстве, что не помнила даже номер его палаты, не то что какие-то подробности о его состоянии. Я представляла Резу лежащим на койке с одной ногой полностью в гипсе, а другой на перевязи. Я представляла, что он будет спать, когда мы зайдем, откроет в восторге глаза и сразу же спросит про Сами.
Приемный покой в больнице был полон цветов. Белые и розовые гладиолусы в плетеных корзинках были выставлены вдоль дымчатой стеклянной стены подобно японским веерам. Красные розы в высоких вазах стояли у подножия спиральной лестницы. Заходящие в госпиталь люди несли корзинки с гвоздиками и хризантемами. Никогда в жизни я не видела прежде столько цветов в одном месте.
Администратор, молоденький солдат, сидящий за круглым стеклянным столом, спросил мама́н, кого мы хотим навестить. Мама́н назвала имя Резы, наклонившись вперед, чтобы заглянуть в толстую регистрационную книгу перед солдатом. Он перелистнул страницы, чтобы найти Резу в алфавитном списке. Рукав цвета хаки скользнул по стеклянной вазе с розами, когда он провел пальцами по строчкам с именами. Я оперлась о стеклянный столик, чтобы вдохнуть аромат цветов.
– Палата номер 204, второй этаж, – сказал он. Он кинул взгляд на меня. – Осторожней, юная госпожа, ты можешь опрокинуть вазу. И тебе нельзя в больницу.
Мама́н нахмурилась оттого, что я оперлась на стол.
– Ей двенадцать лет, господин. Она учится в старшей школе возле госпиталя. Она просто маленького роста, – сказала мама́н.
Он осмотрел меня с ног до головы, изо всех сил стараясь поверить, что мне двенадцать.
– У тебя есть какое-нибудь удостоверение? – спросил он. К счастью, у меня в сумке лежала школьная библиотечная карточка. Я отдала ее. Он принялся изучать мое лицо и фото на карточке.
Азра вмешалась:
– Господин, мы приехали издалека. Я больше не могу здесь стоять. Поднимемся в палату.
Солдат вернул мне библиотечную карточку. Он поднял ладони и сказал:
– Можете подняться по лестнице или воспользоваться лифтом. Палата 204 недалеко.
Я бросилась было к лестнице, но мама́н схватила меня за руку. Она поблагодарила солдата и сказала, что мы ради Азры предпочтем лифт. Затем она сказала мне:
– Ты можешь успокоиться уже и перестать привлекать внимание?
Реза спал, когда мы зашли в палату. К моему удивлению, на его конечностях не было белого гипса. Рот и нос закрывала кислородная маска. Азра подошла к изголовью кровати и взяла лицо Резы в руки. В ее глазах блестели слезы, когда она поцеловала его щеку над маской. От прикосновения ее губ Реза открыл глаза. Через несколько секунд он узнал Азру и попытался сесть. От движения он тут же принялся кашлять.
– Нур-е чешмам, коджа буди?[25] – сказала Азра, плача и качая головой.
Настаран и мама́н приблизились к кровати. Мама́н встала у его ног, а Настаран схватила за руку.
– Хода ра шокр баргяшти[26], – сказала Настаран.
– Что случилось, Реза-джан? Почему ты так много кашляешь?
