— Слушаю и повинуюсь, мистер МакКлайф.

Ракель с тихим выдохом направляется на кухню, пока Терренс с Эдвардом остаются одни и провожают ее взглядом до тех пор, пока она не скрывается из виду. А после МакКлайф-старший присаживается на диван, пока его брат отводит взгляд в сторону и о чем-то задумывается с грустью во взгляде.

— Эй, иди сюда, я посмотрю на твои раны и удары, — спокойно говорит Терренс.

— Не надо, со мной все нормально, — устало отвечает Эдвард.

— Хватит спорить и сейчас же сядь сюда! — строго прикрикивает Терренс. — Мы никуда не поедем, пока я не буду уверен в том, что ты в порядке.

Эдвард ничего не говорит, устало вздыхает и медленно подходит к дивану, на который неуверенно присаживается. Терренс же начинает осматривать его раны и синяки. Хоть внешне мужчина остается сдержанным и отчасти холодным, все равно можно увидеть, что он так или иначе беспокоится о своем младшем брате и проявляет к нему немного жалости и сочувствия.

— Ничего себе, здорово же ты ударился, — задумчиво говорит Терренс и нащупывает небольшую шишку у Эдварда на лбу, которую не очень видно из-за размазанной по всему лицу крови. — Шишка на лбу… Посиневшая переносица…

Терренс замолкает на пару секунд, не показывая того, что на самом деле его беспокоит внешний вид Эдварда, в этот момент крепко сцепивший пальцы рук и просто смотрит в одну точку безо всяких эмоций.

— Должен сказать, что ты — везучий парень, ведь все могло бы быть гораздо хуже, — отмечает Терренс.

— Это не я везучий, а дядюшка Майки усердно молится за мое здоровье, — тихо хмыкает Эдвард. — Хочет видеть меня живым до тех пор, пока сам не решит прикончить. И все еще надеется, что сделает меня очередным жополизом, который будет бегать перед ним на задних лапках.

— Этот тип настроен серьезно, как я понимаю.

— Слишком серьезно. Хочет только лишь получить то, что типа должно принадлежать ему.

— Я так и понял.

— Кстати, за эти несколько дней он не присылал вам с Ракель никакие письма с угрозами или приказывал кому-то устроить нападение?

— К счастью, нет. Эти дни были относительно спокойные.

— Как я и думал — затишье перед бурей. Дядя специально засел в кустах, чтобы неожиданно выскочить и устроить похищение Наталии.

— Черт, ведь я предупреждал ее, чтобы она была осторожна и не ходила по таким местам. Прекрасно знала, какая сейчас ситуация, но все равно пошла неизвестно куда, где эти типы без проблем выполнили приказ дяди.

— Да уж, эта падла не блефовала, когда угрожала организовать ее похищение. И боюсь это может привести к ужасным последствиям. Та мразь запросто способен отдать приказ убить Наталию. Так же, как он сделал это с моим отцом.

— Ты реально думаешь, что отец мертв?

— Дядя сам так сказал!

— Он должен же был как-то доказать это!

— По крайней мере, он утверждает об этом очень уверенно. Он говорит об отце в прошлом времени и не забывает лишний раз напомнить о том, что его брат мертв.

— Разве он сам был свидетелем этого убийства?

— Утверждает, что ему кто-то сообщил о его смерти. По крайней мере, так он сказал в первый раз. А потом дядя дал понять, что его людишки избавились от трупа.

— А есть кто-то, кто может это подтвердить?

— Только если его дружки. Дядя сам сказал: «Если не веришь мне — спроси моих людей, которые все подтвердят!»

— А ты сам-то веришь в его смерть?

— Не знаю… Но этот старый хрыч звучит убедительно. Не похоже, что он врет. Дядя точно знает, что отец мертв, и его люди избавились от трупа.

— Понятно…

Терренс призадумывается о том, стоит ли говорить Эдварду о том, что ему однажды рассказала Ребекка, но все же решает промолчать и не развивать эту тему.

— Повернись задом, я посмотрю, что у тебя на затылке, — спокойно просит Терренс.

Эдвард молча выполняет просьбу Терренса и ждет, когда тот посмотрит, что находится у него на затылке, на котором его брат замечает следы крови и может почувствовать довольно твердую шишку даже через копну густых волос.

— Здесь шишка гораздо больше и тверже… — задумчиво произносит Терренс. — Даже есть немного крови…

— Ауч, и намного больнее, — слегка морщится Эдвард. — Лучше не дави, а то сильно болит…

— Сейчас Ракель принесет льда, и ты приложишь его к голове и ко всем этим синякам.

— Главное — побыстрее принять таблетку. А иначе я сойду с ума от этой головной боли.

Терренс ничего не говорит и несколько секунд молча проверяет, есть ли у Эдварда еще какие-то более серьезные травмы, но пока что не обнаруживает ничего серьезного.

— Кстати, а что ты такого наговорил маме, раз она страшно обиделась на тебя? — интересуется Терренс.

— Ничего такого… — пожимает плечами Эдвард. — Просто рассказал ей про историю с наследством.

— Ей ты тоже дал понять, что тебя интересуют лишь деньги семьи?

— Я никогда не говорил этого! Сказал только лишь про желание получить свою часть наследства, но мама тоже восприняла это неправильно и решила будто, я собираюсь грабить и убивать семью. — Эдвард переводит взгляд вниз. — А этому предшествовал разговор про Наталию.

— Я знаю, она мне все рассказала.

— Тогда почему спрашиваешь? — слегка хмурится Эдвард, и переводит взгляд на Терренса.

— Хотел послушать твою версию.

— А разве мама сказала тебе, что обижена на меня? — неуверенно интересуется Эдвард.

— Ха, настолько обижена, что хочет едва ли не отказаться от тебя как от своего сына, если ты зайдешь слишком далеко. Она не может поверить, что ее ребенок мог стать таким ужасным, и спрашивает себя, в чем была ее ошибка. В чем была ошибка отца…

— Ясно… — медленно выдыхает Эдвард, опустив взгляд вниз и слегка прикусив губу. — Мы и правда поругались несколько дней назад. Она разговаривала жестко, но была абсолютно права.

— А ты думал, мама погладит тебя по головке после того, как узнает о твоих делишках?

— Дело было не только в этом. Мне просто стало жутко обидно, что мама вела себя так, будто никогда не любила меня, и постоянно ставила тебя в пример. Я всегда знал, что отец не любит меня, и типа привык к этому. Но я не ожидал, что и мать будет презирать меня.

— Ты сам даешь ей повод считать тебя ужасным.

— Знаю. — Эдвард откидывается на спинку дивана. — Но иногда мне кажется, что матери было бы все равно, объявился бы ли я или нет. И уверен, что отцу было чихать, когда я ушел из дома. Ему было только в