Почему это произошло? Дебаты вокруг такой молниеносной перемены взглядов были долгими и упорными, мнения разделились. Заявляли о "предательстве Рисорджименто", намекали о настойчивом давлении иезуитов, противников объединительного процесса, и о том, что папа ощутил себя марионеткой, "инструментом" в руках "итальянцев", поэтому и решил дать обратный ход. Возможно, истина лежит где-то на стыке этих доводов, среди которых есть один фундаментальный: папе надлежит быть политиком. Это и подтолкнуло его к осознанию, что на посту главы церкви и главы государства, воплощая двойную власть, духовную и мирскую, будучи понтификом и королем, ему придется подчиняться требованиям осмотрительности и благоразумия, причем его собственная воля в данном случае не сможет разорвать узы возложенной на него ответственности.

Крутой поворот, низкое предательство, отказ от идеи, понимание подспудных течений… Как бы мы ни называли этот факт, но он оказался самой что ни на есть убедительной предпосылкой трагических событий последующих месяцев. Не исключено, что более дальновидный или же менее скованный традицией и доктриной политик сумел бы извлечь совершенно иной эффект из такого рода препятствий, например, проанализировать и взвесить вопрос светской власти, которая достигла высшей точки своего развития и клонилась к закату. Легче сказать, чем сделать, — всяк задним умом крепок. Так или иначе, но реакция папы была совсем другой.

О том, что случилось в Риме после его бегства в Гаэту, о краткой и славной авантюре Римской республики рассказано мною в главе "Братья Италии" книги "Секреты Рима", к ней я и отсылаю всех интересующихся этим периодом. Напротив, здесь мы проследим за Пием IX в изгнании, которое, впрочем, не было слишком длительным: семнадцать месяцев, с ноября 1848-го по апрель 1850 года.

Папская политика по восстановлению контроля над государством протекает по двухчастному сценарию. С одной стороны, он дезавуирует деятельность республиканского правительства, с другой — побуждает к вмешательству и интервенции европейские католические державы. В феврале в речи, обращенной к дипломатическому корпусу, папа призывает:

Мы обращаемся к вам, дабы довели вы до сведения дворов и правительств ваших чувство Нашего глубокого возмущения и протеста. Низвергнуты подданные понтифика в бездонную пропасть нужды, и сподвигнуты они на это все той же дерзновенной сектой, извечной противницей человеческого общежития; Мы, как светский князь и еще более как понтифик католической религии, выражаем стоны и мольбы большей части означенных подданных, алчущих избавиться от сковывающих их цепей. В то же время просим, чтобы соблюдено было священное право светского владычества Святого престола, принадлежащее нам столетиями, повсеместно признанное и легитимное.

В апрельском (через год) торжественном обращении к Святой коллегии кардиналов он предостерегает:

Кто не ведает того, что город Рим, средоточие католической церкви, сейчас (увы, о горе нам!) превратился в непроходимую сельву с рыкающими животными, изобилующую людьми разных народностей, отступниками, еретиками или, как принято говорить, наставниками коммунизма или социализма? Вдохновлены они самой чудовищной ненавистью к догматам католической веры, изустно или письменно, любым доступным способом изыскивают они пути распространить и рассеять по свету зловредные ошибки любого рода, совратить сердце и душу каждого, дабы в самом Риме стало возможным замарать святость католической религии, незыблемые принципы вероучения.

Параллельно с этим госсекретарь кардинал Антонелли направляет в правительственные канцелярии Испании, Франции, Австрии и Королевства обеих Сицилий послание, где среди прочего пишет:

Ситуация в Папском государстве подобна опустошающему пожару, вызванному деятельностью партии, стремящейся подорвать социальные устои. Под обманчивыми, иллюзорными предлогами национализма и независимости она не гнушается никакими средствами, чтобы довести до кульминации свои низость и подлость. Так называемый фундаментальный декрет есть не что иное, как акт, коим повсюду порождается самое мерзкое вероломство и отвратительное безбожие.

И завершает: "[Папа] вновь обращается к державам, прежде всего к католическим, которые с таким благородством и великодушием явили свою твердую убежденность… в уверенности, что они сумеют действовать быстро и осуществить нравственное вмешательство с целью возвращения Ему престола". Кардинал пишет о "нравственном вмешательстве", но намекает при этом на вооруженную интервенцию. И действительно, послание, интерпретируемое в таком ключе, станет основанием для военной операции.

Политическая активность папы непрерывна, лишена всяческих нюансов и оттенков. Он ведет наступление по всему фронту, идет в лобовую атаку, бросает вызов, отвергает любое посредничество. Из Гаэты он провозглашает республиканское правительство незаконным и запрещает "добрым христианам" под угрозой отлучения от церкви участвовать в выборах, определяемых им как "святотатство". Фактически это приводит к тому, что умеренные манкируют голосованием, в результате чего (а процент голосующих высок: всего около 50 процентов, в ряде районов эта цифра доходит до 70) формируется ассамблея, где доминирующие позиции занимают радикалы, не чурающиеся экстремизма.

Как расценивать такой поступок? Как политическую ошибку? Или же это была хитроумная уловка? Не допустив к урнам для голосования последователей умеренных течений и предоставив всю политическую сцену экстремистам, новорожденная республика оказалась под контролем несбалансированного кабинета министров с сильным креном влево (в сегодняшних терминах). Тем самым создавалась питательная среда для эксцессов и крайностей, что, безусловно, сделало бы ее мишенью для критики. Нечто похожее опять произойдет с буллой Non expedit от 20 сентября 1870 года, появившейся после вступления итальянцев в Рим через брешь в Порта Пиа; она станет очередным подтверждением близорукости в отношении фанатичной непримиримости.

Можно себе представить, в каком душевном состоянии папа вернулся в Рим, как только обстановка позволила это сделать. Если на первом этапе понтификата его поведение в глазах многих казалось двойственным, то сейчас любые сомнения были развеяны. Он приступил к самой настоящей, аутентичной и скрупулезной реставрации прежних порядков, включая восстановление смертной казни, отмененной Римской республикой. Пий IX концентрируется на пастырской деятельности (конгрегации, семинарии, миссии для обращения "неверных", семинары и церковные службы), а также на некоторых социальных вопросах, которые пробудившееся народное сознание не позволяет больше игнорировать. Но по доктринальным и непосредственно теологическим темам его воззрения остаются абсолютно реакционными. 8 декабря 1854 года он объявляет догматом тезис о непорочном зачатии, а булла Ineffabilis Deus ("Невыразимый Господь") уточняет:

Оглашаем, обнародуем и определяем, что доктрина, согласно которой Пресвятая Дева Мария в миг своего зачатия, единственно по воле всемогущего Господа, даровавшего сие ввиду заслуг Иисуса Христа, Спасителя человечества, осталась непорочна и была спасена от первородного греха, открыта нам Богом, отчего каждому католику надлежит верить в нее постоянно и неукоснительно.

Этот жест, несомненно, наложил печать на весь его понтификат и вызвал бурные эмоции в католическом мире, пусть многие верующие в наше время уже и утратили точное понимание его значения, более того, нередко этот постулат смешивают с другим — о девственности и целомудрии Марии.