новшества не принесут вреда, а то крутильщицы совсем захирели. Меня угнетает перспектива отравить все население града Вускции. Ты вроде жаловался на нехватку свободных рук. Мне повезло иметь четверых помощниц, и терять их совершенно не хочется.

Пес помолчал, тяжело дыша.

– Сила и Кротость Холма, сделай милость, впредь сообщай мне о любых изменениях, которые намереваешься внести.

– Постараюсь по возможности. Но и ты окажи мне услугу, не замори моих подопечных голодом.

– От твоих вращений есть хоть какой-то прок? – переменил тему Ойссен, ловко увильнув от моей просьбы.

– Наверняка не скажу. Но полагаю, что есть.

Я не упомянул, что Ойссен неоднократно пытался разгадать мой секрет. Преуспей он, неминуемо вскрылся бы факт, что я понимаю речи крутильщиц, тогда их заставили бы замолчать или заменили на самых преданных приспешников бога-врачевателя. Кроме того, мне совсем не улыбалось, чтобы кто-то из местных богов пронюхал о моих вылазках к морю.

– Сила и Кротость Холма, – снова завел Ойссен, – боюсь, ты не до конца откровенен со мною. Само наше существование находится под угрозой, мы безмерно благодарны тебе за помощь, однако если ты не готов всецело довериться мне, не готов пожертвовать всем ради общего блага, где гарантия, что ты действительно на нашей стороне?

– Намекаешь, чтобы я полностью передал тебе полномочия и ты мог распоряжаться ими по своему усмотрению?

– Так будет лучше, – заверил Ойссен. – А я подскажу, как изречь это с большей выгодой.

– С выгодой для кого? – спросил я и, не дожидаясь ответа, добавил: – И куда подевались все малые боги града Вускции?

– Ты не из малых богов, – укорил Ойссен.

– А это меняет дело? Кто я? Союзник или ресурс для потребления?

– Не вижу особой разницы, – парировал Ойссен. – Против нас идет война. Без жертв не обойтись. Многие уже погибли. Однако град Вускция не покорен. Моя задача – сохранить его незыблемым. Или ты явился сюда с иной целью?

– Я здесь потому, что Мириада мой друг. И потому, что бог Ирадена посягнул на племя, обитавшее у подножия моего холма.

– Наслышан, наслышан. Ты провозгласил бога-осквернителя мертвым. Малому богу такое не под силу. Единицы способны уцелеть после такого. Ты же кормишь целый город, довольствуясь скудными молитвами, и не выказываешь ни малейших признаков слабости или утомления. Почему бы тебе не поделиться своим могуществом?

– Какие слова ты жаждешь от меня услышать? Озвучь их, а я подумаю.

– Только не затягивай, – предупредил Ойссен. – Ты славишься своим терпением, но, боюсь, время града Вускции истекает.

В своей каморке на постоялом дворе Вастаи ты откинул одеяла, натянул выстиранную одежду и уселся на край кровати с сапогом в руках.

– Он обещал тайком провести меня на крышу башни, – бросил ты.

Тиказ привалилась к двери и скрестила руки на груди:

– Ну а дальше?

– Дальше я спущусь по лестнице в подклет.

Ты натянул сапог и поморщился. Наверное, от боли.

– Только Глашатай способен подняться обратно, – рявкнула Тиказ. – Ты либо застрянешь там, либо погибнешь еще на спуске.

– Сомневаюсь. – Ты наклонился за вторым сапогом. – Я много думал об этом. Когда маешься бездельем, остается только размышлять.

Тиказ фыркнула, а ты невозмутимо продолжал:

– Глашатай, прежний Глашатай, наверняка в башне. Точнее, под нею. Живой или мертвый, но он там. Его искали везде, кроме подклета. Куда заглядывал только Гибал.

– После того, как взошел на скамью, – наставительно заметила Тиказ.

– Это известно лишь с его слов. А Глашатай исчез еще до назначения. Похоже, Гибал сумел спуститься и подняться без особого труда. Боюсь, ксуланцы тоже причастны. Они возомнили, будто Гибал позволит им пересечь пролив, а не получив желаемого, вознамерились восстановить Мавата в правах.

– Каким образом? – изумилась Тиказ, по-прежнему не размыкая рук. – Но даже если ксуланцы причастны, как им удалось провести Гибала по лестнице, а после вернуть целым и невредимым?

– Я уже говорил, они привезли с собою бога. Ворон очень могущественен, но временами малый бог способен на многое, – пояснил ты, надевая второй сапог, потом уперся ногами в пол, как бы проверяя свою устойчивость. – У вербов принято брать богов на поле боя. Безобидные на первый взгляд, они временами таят в себе большую опасность. Поэтому нельзя болтать лишнего, нельзя давать вербам никаких сведений, ведь богу достаточно малейшей зацепки, чтобы обратить ее против тебя. Брешь в броне, неприязнь к боевому товарищу – никто не должен знать, чем ты дышишь, куда направляешься, где твое слабое место.

Ты поднялся. И снова сел.

– Голова немного кружится. Напрасно поспешил.

Ты закрыл глаза.

– Лорду Гибалу известно многое: о брате, о том, как обстоят дела в крепости, в башне. Скорее всего, от привезенного ксуланцами бога требовалась какая-нибудь мелочь, однако ее хватило, чтобы расправиться с законным Глашатаем. Если моя догадка верна… – Ты открыл глаза и посмотрел на Тиказ. – Если моя догадка верна, Ворон не сумел воспрепятствовать врагу и нуждается в помощи.

– А значит, не прикончит тебя, когда ты сунешь нос в подклет! – злобно заключила Тиказ. – В знак благодарности.

Ты пожал плечами:

– Если не сумею вернуться, прокричу снизу о том, что увидел.

– И кто тебя услышит, кроме Гибала?

– Вероятно, никто, – согласился ты. – Поэтому я и решил посвятить вас в свой план. Если вдруг сгину, известите моего господина.

– Ты его любишь? – гневно выпалила Тиказ.

Ты уставился на нее, морщась то ли от боли, то ли от недоумения.

– Любишь Мавата настолько, что готов умереть ради него?

– После побега из дома мне было некуда идти, – ответил ты, помолчав. – Тогда я решил отрезать волосы, сбросить пару лет и записаться в солдаты. На поле боя всем плевать, кто ты и откуда. Поначалу все шло гладко. Но однажды меня ранили. Не критично, но достаточно, чтобы попасть в госпиталь, где меня разоблачил военврач. Я сражался подле Мавата. Он явился проведать меня, и лекарь рассказал ему… Он требовал, чтобы меня линчевали и отправили на родину. Мават вступился за меня, назвал отважным воином и велел лекарю держать язык за зубами, пригрозив расправой. Временами… временами он срывал на мне злость. Но это все мелочи в сравнении с тем, сколько раз он рисковал жизнью, чтобы спасти меня или кого-то из боевых товарищей.

Тиказ разжала руки и присела рядом с тобой:

– У меня была тетка. По материнской линии. Все думали, она притворяется женщиной, – и совершенно напрасно. Когда тетка захотела примкнуть к Безмолвным, разразился дикий скандал. Однако ее приняли, и мало-помалу люди смирились. Это было еще до моего рождения. Я застала ее древней старухой. Отец говорил, ей следовало