Шрифт:
Закладка:
49
Мне, уверенному в собственном бессмертии, казалось бы, не имеет смысла переживать перед боем, но все равно каждый раз пробивает мандраж. Кроме смерти бывают еще и ранения, и плен. Да, я знаю, что преодолею и то, и другое, что выберусь из этой эпохи, но как-то не хочется лишних неприятностей. Я со своим отрядом в центре вавилонской армии. Так решил Самсуилуна. Подозреваю, что это был не стратегический и даже не тактический замысел, а надежда, что мы выстоим, и ему, расположившемуся позади нас, не придется удирать, становиться посмешищем — победителем, сбежавшим с поля боя. Кто-то стуканул Хаммурапи об этом, и его сынок смотрел на меня еще злее, пока я не сказал Самсуилуне без всякого повода, что не переписываюсь с его отцом. Все равно я остался виновным в его позоре, но уже без отягчающих обстоятельств.
Рядом со мной мои подчиненные, уже испытанные в бою. Я уверен в них, как и они во мне. На войне это самое главное. Они тоже напряжены, но стараются не показать, что боятся. Сейчас бытует мнение, что воин не знает такого чувства. Солнце уже взошло, и из под шлема на глаза стекает пот. Кто-то, выпятив нижнюю губу, пытается сдуть капли, кто-то, оперев древко копья о плечо, вытирает их высвободившейся правой рукой. Мы ждем, когда баирумы разомнутся со своими коллегами из вражеского войска и раззадорят его. Во время совещания командиров я сказал Самсуилуне, что нам выгоднее, чтобы враг побежал в атаку и выдохся. На самом деле мне не хотелось бегать по жаре и еще больше, разрушать строй. Подхваченные общим порывом воины кинутся в свалку поодиночке и потеряют главное наше преимущество — плотный строй, сражающийся, как единый, хорошо отлаженный механизм. Ко мне прислушались, потому что еще не забыли, благодаря кому победили Циллисину.
Марийцы не выдерживают обстрел издалека, устремляются в атаку. Баирумы обеих армий выдавливаются на фланги, откуда помогают своим. Сперва вражеские редумы идут, все убыстряя шаг, а последние метров четыреста преодолевают бегом. До нас добираются с мокрыми от пота лицами и без строя. Я отправляю копье в ближнего справа, который не контролирует меня, смотрит на врага, который перед ним, попадаю в бок, пробив кожаный доспех с бронзовыми бляшками только спереди. Не мое это оружие в пешем строю. Принесло пользу — и хорошо. У марийца заплетаются ноги, падает плашмя. Я достаю саблю, принимаю на щит размашистый удар копья с длинным узким бронзовым наконечником, которым орудует тип с красным лицом, покрытым потом там, где нет черной курчавой растительности. Наконечник скребет щит, уходя вправо, а его владелец приближается на дистанцию удара. Я рассекаю у локтя его правую руку, не прикрытую круглым кожаным щитом с красными изогнутыми молниями, расходящимися от центра к краям. Вторым ударом разрубаю ключицу нападавшему на моего соратника справа, а потом отбиваю клинком копье с темным наконечником, не надраенным перед боем, как делается обычно, и резко и коротко рублю по голове в районе правого уха, ниже кромки простого бронзового шлема. Тому, кто за ним, вгоняю клинок в густую черную бороду и чувствую, что попал в шею. Кто-то бьет меня по шлему, поднимаю выше щит и наношу косой удар влево. По кому-то попал. Выглядываю над верхней кромкой щита, замечаю направленный в меня бронзовый кинжал и опять закрываюсь и бью по косой. После чего вижу, как на освободившееся место слева от меня выдвигается соратник и наносит врагу удар топором из твердой, оловянной бронзы. Дальше бью тех, кто нападает на моего соратника справа. Длится это долго, сабля становится все тяжелее, а рука медленнее. Мозги уже не работают, просто секу и колю на автомате. В какой-то момент наношу очередной удар и вдруг замечаю, что справа от меня врагов нет. Есть передо мной, поднявший круглый кожаный щит с черным растительным орнаментом высоко, чтобы защитить голову. Колю его в бедро несколько раз, пока не заваливается навзничь. Впереди, справа и слева рядом чисто. Дальше от нас еще сражаются несколько марийцев, не заметивших, что их соратники уже сбежали, или просто не могут оторваться, чтобы избежать удар в спину. Их обходят с флангов и добивают копьями, после чего устремляются в погоню за удирающими врагами. Мой отряд остается на месте. Нам надо помочь своим раненым и собрать трофеи, иначе их растащит всякая шушера, которая в сражении не участвовала.
49
Ничто так не прибавляет человеку благоразумия, как проигранное сражение. Зимрилим прислал к Самсуилуне гонцов с мольбой о мире и уверением, что отныне будет надежным вассалом Хаммурапи. На совете я высказался за продолжение похода. Сильного врага надо добить или сделать очень слабым, иначе залижет раны и нападет снова. Самсуилуна не послушал меня. Он победил и захотел закрепить это договором. Видимо, слабо верил в свою удачу и не желал рисковать, а может, просто устал от походной жизни, так разительно отличавшейся от той, к которой он привык в отцовском дворце в Вавилоне. В лагерь Зимрилима поехало посольство с требованиями еще и о возмещении убытков, понесенных во время похода. Они оценивались в двадцать билту (шестьсот килограмм) серебра или другими ценными товарами на эту сумму. Проигравший согласился заплатить золотом по курсу один к шести. У Мари этого металла больше и стоит дешевле, чем ниже по течению Евфрата. Получают с Кипра, где встречается в медных рудах. Кстати, добытую медь там отливают в форме растянутой овечьей шкуры весом около одного билту.
Мы дождались выплаты контрибуции, после чего Самсуилуна наградил командиров, раздав им по шесть шиклу (немногим более пятидесяти грамм) золота. Мне тоже выделил, но с таким видом, будто от сердца оторвал, хотя оно намного меньше. Если бы поступил иначе, его бы не поняли. Вся армия знала, что оба сражения выиграли, благодаря стойкости моего отряда.
Свидетельством тому были самые большие трофеи, захваченные нами. Каждый воин увозил по три с половиной комплекта бронзовых доспехов и оружия, пусть и подпорченных малость, командиры сотен — в три раза больше, а командир отряда — в десять раз. За каждый можно
