– Тихомиру Яковлевичу тоже подготовили покои, – сказала женщина, – мы ждали вас вдвоём. Вы, – обернулась к Горскому княгиня Ланская, – будете жить рядом с Жадовским Василием Андреевичем.

– О! Это великолепно! – Просиял Тихомир, – раз уж садят в клетку, так хоть с приятными людьми.

– Вы считаете дворец императора клеткой? – Нахмурилась княгиня.

– Простите, – смутился Горский, – однако деревня и уединение мне милей.

Ланская подозвала одного из гвардейцев, что-то шепнула ему на ухо:

– Тихомир Яковлевич, вас проводят в ваши покои.

Горский пробурчал какую-то любезность, впрочем, не слишком внятно, откланялся и был таков.

Софья Дмитриевна взяла меня под руку:

– Александра Николаевна, пойдёмте, вам надо отдохнуть с дороги. Хотя вижу, что деревенский воздух пошёл вам на пользу. Какой цвет лица! Глаза сияют! Но больше мне понравилось ваше платье. Где вы раздобыли такой интересный фасон?

– Не поверите, придумала, а моя горничная, Варенька, сшила.

Женщина покачала головой:

– То ли вам так стало скучно в деревне, то ли в вас и прежде жила эта любознательность и готовность ко всему новому. Вы не перестаёте меня удивлять.

– Всё сразу, – рассмеялась я, – погодите, покажу вам одну вещицу. Она сильно облегчит ваши труды.

Обер-гофмейстерина ведёт переписку императрицы, и все бумажные дела тоже проходят через неё. С пальцев Софьи Дмитриевны не сводились пятна от чернил.

– Заинтриговали, – улыбнулась Ланская, – позвольте навестить вас завтра, когда отдохнёте?

– Рада буду видеть вас, Ваше Высокопревосходительство.

– Бросьте эту велеречивость, – отмахнулась княгиня, – Софьи Дмитриевны вполне достаточно.

Обер-гофмейстерина проводила меня до двери:

– Располагайтесь и как следует отдохните. Увидимся завтра.

Мы попрощались, и я вошла в собственные покои. Варя уехала домой за вещами, раньше утра её не ждала. От другой горничной отказалась. Это платье в состоянии снять и сама, а больше мне помощи не нужно.

Апартаменты впечатляли, не то, что моя бывшая комната. Из маленькой прихожей попала в шикарную гостиную с мягкими диванами, низким столиком, камином, облицованным мрамором. По стенам вился узор позолоты. Из гостиной шло четыре двери. Одна в роскошную спальню с широкой кроватью, над которой был задёрнут тяжёлый шёлковый полог. В углу стояло мягкое кресло перед высоким резным трюмо. Другая шла в маленькую купальню с собственной ванной. Третья – в гардероб, размеры которого поражали воображение. А четвёртая – в небольшой, но уютный кабинет, отделанный дубовыми панелями, с добротным письменным столом и приземистым кожаным диваном.

С чего бы такая забота обо мне? Или решили умаслить меня сначала, чтобы потом сильно не сопротивлялась?

Вернулась в гостиную и замерла. Передо мной стоял, улыбаясь, мой любимый.

– Пашка! – Кинулась я к нему на шею, – как ты сюда попал, сумасшедший?

Я прижалась к его груди, вдыхая до боли родной запах.

Он немного отстранился, взглядом указав мне за спину. Обернувшись, увидела улыбающуюся Весю.

– Когда вы успели, пройдохи? – Рассмеялась я.

– Было бы желание, а возможность отыщется, – подмигнула мне подруга и выскользнула за дверь.

Я закрылась на ключ и снова очутилась в объятьях любимого:

– Милая, как же соскучился по тебе, – Павел покрывал моё лицо поцелуями.

– Вдруг тебя хватятся? Несдобровать мне тогда.

– Не бойся. Сказал, что пошёл спать, а потом Веся помогла мне скрыться из собственных покоев. Так что слуги уверены, что я в опочивальне, сплю. У нас есть время до утра. А потом будем вести себя как паиньки.

Всё это он говорил, подходя к ложу.

– Родной мой, – руки уже расстёгивали пуговицы кафтана, когда я ещё только заново привыкала к запаху Павла, самому его присутствию.

Он бережно опустил меня на кровать, задёрнув за собой плотный балдахин, будто пытаясь спрятать нас от всего мира. Любимый не забыл моего платья. Руки двинулись по знакомому маршруту: развязалась атласная лента под грудью, настал черёд мелких пуговок на лифе. За одеждой упало на пол мешающее бельё.

Я провела ногтями по груди моего мужчины, чувствуя, как от желания, трепещет каждая жилка его тела. Губы Павла прокладывали дорожку от подбородка, по груди, едва задевая ставшей нестерпимо чувствительной грудь, и дальше, вниз по животу.

– Как же по тебе скучала, – простонала я, ощутив такую желанную тяжесть его тела.

На тяжёлом пологе плясали тени от неверного пламени свечи, плавные их движения будто подчинялись нашему ритму, как и весь мир в этот момент. Само колебание воздуха плыло в такт нашему дыханию. Губы Павла накрыли мои, скрывая, скрадывая громкий стон. Сердце обрывалось от сладостного мгновения, когда сам он, мой любимый, единственный мой мужчина, не сдерживая сладостного порыва, тихо застонал, прижавшись ко мне, трепеща от только что пережитой феерии.

– Как мне надоела вся эта скрытность, – Павел лежал рядом, перебирая мои локоны, его ладони словно омывали меня ласковыми движениями, заново возвращая к жизни.

– У нас одна надежда, на патриарха. Ведь вы так и не отыскали ничего с Василием Андреевичем?

– На кого? – Цесаревич приподнялся на локте, – Саша, ты ничего не хочешь мне рассказать?

– Прости, – улыбнувшись, погладила его по щеке, – и вправду забыла.

Я пересказала, всё, что с нами случилось в дороге.

– Сашка! – В глазах Павла светился восторг, – отчаянная ты моя! Смелая ты моя! Как на это решилась только? Усыпить целый монастырь и явиться к патриарху.

– Устала быть далеко от тебя. Устала ждать. Я не могу делить тебя с Теодорой.

– Ты ведь знаешь, милая, близости между нами нет. Ни духовной, ни физической.

– Для всего света вы вместе. Она твоя невеста для всего мира. Понимаешь? А я лишь мошка, что мешает осуществить планы императора. Меня недолго и прихлопнуть.

– Не говори так, – Павел погладил меня по щеке, – до сих пор мне мало что удалось сделать для нас. Так вышло, что моя любимая самая отважная девушка на свете, – улыбнулся мой принц, – только так будет не всегда. Мы дождёмся патриарха. Если он откажет нам, я отрекусь от престола. В конце концов, Николай скоро подрастёт и сможет занять трон.

Я села на кровати, не веря своим ушам:

– Паша, ты сделаешь это ради меня?

– Ни в коем случае, – усмехнулся любимый, притягивая меня к себе, – исключительно ради нас.

Ночь: упоительная, долгожданная, дарящая страсть и покой одновременно, неумолимо подходила к концу.

Я стояла возле двери, накинув пеньюар, и наблюдала, как Павел натягивает на себя рубашку:

– Терпеть не могу видеть, как ты одеваешься.

Он замер улыбнувшись:

– Погоди, милая, скоро тебе надоест видеть, как я раздеваюсь.

– Не дождёшься, – показала ему язык. За что была поймана и беспощадно расцелована.

И всё же. Нам надо было прощаться. Поцелуи возле двери