— Поднажми, Паныч, поддай, дорогой. Раз начал – так уж и кончи.

— Вот что с вами поделать? — Паныч успокоился, довольный неожиданным заступничеством, и хитро оглядел всех присутствующих. — Так и быть, слухайте дальше. Зашли они, значит, и дверь плотно прикрыли за собой. А мне, что мне дверь? Меня Акиньишна столько знает… Считай — полжизни прошло, вы столько годков по земле не ходили, сколько мы знакомы. Мне и предоставили девку, — Паныч сщурил глаз и звонко щёлкнул языком.

— А девка та хоть красивая была? Или одним вершки, другим корешки?

— Да уж получше, чем тебе. Да и не про девку сейчас речь. Зашёл я, значится, в комнату, и вдруг слышу, да не то, что там обычно слышать можно, а говорят вроде что. Мне чужих секретов не надо, но не будешь же уши зажимать? А там…

Солдатский кружок сдвинулся ближе и наклонил головы, чтобы ничего не пропустить.

— Слышу, Пашка говорит. Про хранцузов, да про писателей, шибко умным заделался. Апполинарий Кириллович, чтоб его. Нос даже перед девками дерёт. Вот вывалил он все свои познания, другого-то нет, чтоб вывалить, не отросло, покрутил перед ними, похвастал, и тут предложил такое, что я стакан уронил. Чуть ухо не порезал. Говорит девкам, дескать, вы тут смотрите на нас, пока мы с господином подпоручиком развлекаться будем.

Шум, поднятый в казарме, был слышен и за её пределами. Да быть такого не может! Чтобы Петропавловский да с Пашкой!

— Ты ври, да не завирайся.

— Вру, говоришь? А ты мне скажи, что они там вдвоём такого желали, что у девок потом рублей прибавилось? Специально их и позвали, чтобы не подумали ничего.

И в полной отчаянно скучающих людей казарме разгорелся бурный спор о том, что могло быть, а что не могло, и о том, какие отношения связывают его благородие и ефрейтора Иванова.

А они меж тем мирно спали на одной кровати и думать не думали о том, что о них судачат. Привычные к армейскому распорядку проснулись они рано и почти что одновременно. Павел смирно дождался, когда Алексей освободит ему спуск с кровати и, никуда не спеша, сел. Широко зевнул во весь рот так, что можно было разглядеть места, где отсутствовали утерянные из-за перелома челюсти зубы и даже несколько лунок на дёснах. Посмотрел, как Алексей встал на носочки и тянулся во весь рост, разминая затёкшие после сна на узком пространстве мышцы. И надо же было такой каланчой вырасти. Ещё чуть-чуть и Алексей смог бы прямо с пола достать кончиками пальцев до потолка. Он закончил тянуться, развернулся к брату и внимательно осмотрел его, оценивая состояние. Не успел ли Павел снова застудить свои травмы, не замёрз ли за ночь. Алексей задержал взгляд на его правой руке, на которой за ночь задрался рукав нижней рубашки. Как выглядела рука без одежды, Алексей уже видел, и снова глядеть на неё ему не понравилось совершенно. За бытность в лубках мышцы и подкожный слой жира усохли, а кожа не восстановилась и выглядела сухой и шелушащейся. Словно у старика.

— Как спалось?

Иванов снова широко зевнул:

— Хорошо спалось.

Он сидел в чужой постели и в чужом одеяле и ему совершенно не хотелось из них вылезать. В комнате стыло, а кровать ещё хранила тепло Алексея.

Алексею стало неудобно так откровенно разглядывать непривычно расслабленного после сна Павла. Даже выражение лица, обычно плохо читаемое, сейчас казалось мягче. Алексей отвернулся и пошёл к рукомойнику для совершения утренних обрядов. Тихо звякнула цепочка и из носика полилась холодная вода. С утра она приятно холодила тело, и по коже побежали приятные мурашки. Павел уныло смотрел, как плескался Алексей и удивлялся его запасу сил зимним тёмным утром. Особенно зимним тёмным утром. До зимнего солнцестояния оставалось всего ничего.

Алексей быстро растирал тело сухим полотенцем и промокал волосы. Тряс головой словно собака, короткие пряди топорщились в разные стороны и придавали ему на удивление неряшливый вид. Таким мокрым и свежим он подошёл к кровати и, улыбаясь, посмотрел на брата. Его тон был лёгок, но Павел слышал в нём тщательно скрываемые заминки.

— Служба зовёт, — Алексей взмахнул влажными руками над кроватью, и мелкие брызги воды попали на Павла.

Он зажмурился и недовольно мотнул головой. Мокро. Холодно. Мерзко. И что только в этих длительных водных процедурах находят хорошего? Со вздохом он вылез из-под одеяла. Как же выморозило комнату за ночь. Расставаться с тёплым одеялом было жаль, но Павел нашел в себе силы в свою очередь дойти до рукомойника и освежиться.

За спиной Алексей принялся чётко отсчитывать ритм. Павел оглянулся, чтобы узнать, чем таким он там занят, и кисло посмотрел на делающего зарядку Алексея. Нет, никаких зарядок сегодня. Он встряхнул свои штаны и стал неспешно одеваться. Но спокойно одеться ему не дали.

— Почему ты не упражняешься? Размять мышцы утром полезно.

Павел застегнул рубашку.

— Поспать подольше — вот что полезно.

В плохом свете свечей Алексей заметил, как теперь выделяются у того рёбра. Его лицо потемнело от беспокойства и от мыслей о том, что вред, который он нанёс здоровью Павла, теперь почти невозможно исправить.

— Генерал-фельдмаршал Суворов говорил, что залог крепкого здоровья солдата — гимнастика.

— У меня упражнения на плацу впереди, так что не переживай о моём здоровье.

Павел пригладил полы форменной куртки, накинул шинель, надел на голову фуражку и встал у двери, поджидая, когда Алексей совершит свои последние приготовление перед выходом.

Тему здоровья Алексей отставил, но не забросил. Решил подобрать лучший момент, чтобы её обсудить. Для него было очевидным, что здоровье брата требует хорошей еды, воды, тепла и гимнастики, а не изматывающих и отупляющих маршировок и жилья в едва соответствующих санитарным условиям казармах. Алексей вздохнул. Всем солдатам это требовалось. Они должны закаляться, а не промерзать и тренироваться, а не двигаться, желая избежать наказания, но борьба за улучшение их условий была вялой и высоким начальством не поддерживалась. Но хотя бы Павла хорошей едой он обязан обеспечить. Алексей задумался над тем, насколько часто Павел будет готов принимать от него помощь, и как это можно преподнести, чтобы не задеть его гордость.

У самой двери Алексей снова остановился, вспомнив вчерашнее и представив, с чем ему придётся столкнуться. Казалось, будто это уже свершилось, и на него обрушилось общественное осуждение. Он